Возрождение Державы информационно аналитический портал
Еще более систематичное воззрение на духовную и социальную самобытность России было построено мыслителями евразийского направления. Напомним, что движение евразийцев впервые заявило о себе в 1921 г. в Софии программным сборником статей «Исход к Востоку». Главой и душой движения стал князь Николай Сергеевич Трубецкой (1890-1938) — всемирно известный лингвист, оригинальный этнолог и философ культуры, сын известного философа Сергея Николаевича Трубецкого. К евразийству принадлежали Петр Петрович Сувчинский (мыслитель, критик, музыковед), Петр Николаевич Савицкий (географ, экономист, геополитолог), Владимир Николаевич Ильин (богослов, философ, историк), известный русский религиозный мыслитель Лев Платонович Карсавин и целый ряд других одаренных представителей Русского Зарубежья.
Характернейшей чертой евразийства было стремление соединить консервативные начала русского самосознания, восходящие к его православным корням и впервые ясно выраженные старшими славянофилами, с новыми научными и философскими идеями, с творческим восприятием задач культурного и национально-государственного строительства. Во вступлении к сборнику «Исход к Востоку» пояснялось, что статьи написаны в атмосфере катастрофического мироощущения и что авторы ждут глубоких перемен привычного облика мира. Культура обнаружила способность к динамичному обновлению. Поэтому они не верят в возможность “последних слов” и окончательных синтезов. “Утверждая, вслед за славянофилами, самостоятельную ценность русской национальной стихии, — говорилось далее, — воспринимая тонус славянофильского отношения к России, мы отвергаем народническое отождествление этой стихии с определенными конкретными достижениями, формами сложившегося быта” [1] .
Кроме того, одновременно провозглашались: принцип последовательного индивидуализма и необходимость Церкви, со всей строгостью традиционных форм религиозной жизни; национализм и его расширенный межэтнический характер. “Свой национализм, — разъяснялось в “Исходе к Востоку”, — мы обращаем, как к субъекту, не только к “славянам”, но к целому кругу народов “евразийского” мира; между которыми народ российский занимает срединное положение…» Русские люди и люди этих народов ни европейцы, ни азиаты. “Сливаясь с родною и окружающей нас стихией культуры и жизни — мы не стыдимся признать себя евразийцами” [2] .
Основополагающим концептуальным понятием нового воззрения стала идея Евразии — глубоко интегрированной этнопсихологической, геополитической и духовно-культурной системы. Системы самобытной относительно сообществ Востока и Запада, целостно-органичной, самодостаточной и самовоспроизводящейся.
Этнической основной евразийского мира, указывал Н. С. Трубецкой, является симбиоз славянского и туранского элементов, осуществившийся естественным образом, при историческом распространении русского народа на Восток и смешении с туранскими или урало-алтайскими племенами (угрофинами, тюрками, монголами, манджурами). На базе данного этнического симбиоза, по его мнению, сложилась оригинальная славяно-туранская этнопсихологическая общность, с сильными чертами устойчивости, выносливости и консервативности, но в то же время обладающая сознанием относительности исторических форм традиции [3] .
Географические и экономические начала самобытности России-Евразии выявлялись и формулировались П. Н. Савицким. В отличие от европейских и азиатских стран, расположенных южнее или юго-восточнее Евразии, указывал он, последняя распростерлась на глубоко континентальных землях, отдаленных от морей и совершенно неконкурентноспособных в мировой торговле. Поскольку издержки сухопутного транспорта в десятки раз превышают издержки морского, евразийское народное хозяйство может существовать и развиваться только в качестве единой, целостной, государственно регулируемой системы, используя внешнеторговые связи как несущественное дополнение экономики, обращенной внутрь континентального “океана”. Из этого соображения вытекла мысль, что гарантом целостности и интегрированности евразийского пространства должно служить строго централизованное, сильное государство, препятствующее обособлению приморских окраинных районов, хозяйственному удушению континента и превращению его в придаток приморской экономики [4] .
Истоки политического единства Евразии евразийцы обнаруживали не в Киевской Руси, не в Руси северо-восточной, а в империи Чингисхана. По мнению Н. С. Трубецкого, монголы сформулировали историческую задачу Евразии, положив начало ее политической консолидации и самобытности ее государственного строя. Русская мысль дала татарской политической идее лишь христианское обоснование и таким образом, по словам Трубецкого, “сила горения русского религиозно-национального чувства переплавила северо-западный улус монгольской монархии в московское царство, в котором монгольский хан был заменен православным русским царем” [5] .
Религиозно-духовной основой евразийской культурной общности было признано Православие, вполне традиционно понятое как высшее и единственное по своей полноте и непорочности исповедание христианства. Поскольку православная традиция исходит из органического единства веры, мысли и жизни, то культура и государство есть начально организованный материал своего собственно церковного бытия. “Они есть то, что может и должно стать Церковью, что становится Церковью” [6] , — подчеркивалось в одном из программных документов движения. Вместе с тем в понимании роли Православия евразийцы несколько отходили от традиционно-русского противостояния как католицизму (латинству), так и азиатско-нехристианским религиям. Сохраняя жесткую оппозицию латинству, они утверждали об органической близости православному духу, даже потенциальной православности, всего восточного языческо-буддистко-мусульманского мира. Евразия была истолкована в качестве культурно-исторического региона, тяготеющего к Православию как к своему религиозному центру, и способного путем свободного развития породить специфические формы православного единства. Духовная самобытность Евразии таким образом определялась как “симфонически-личная индивидуализация Православной Церкви и культуры” или, говоря иными словами, как симфония национально самобытных православных церквей и культур евразийских народов под руководством наиболее зрелого и развитого русского православия [7] .
Причины революционного крушения старой России евразийцы находили в ослаблении чувства и сознания евразийской самобытности. Распад традиционных форм православной культуры под воздействием реформ Петра, интенсивная европеизация правящего класса в петербургский период, расширение Российской империи на Восток, после победы над мусульманством — все это повлекло за собой снятие религиозно, культурно, политически ощущаемых западных и восточных границ России-Евразии. Империя, фактически продолжая собирательное дело Москвы, идеологически ослабевала внутренне. Образованный и руководящий верх все более отрывался от взрастившей его национальной почвы, изменял идеологии “Москва-третий Рим”, последовательно спускался с вершины православно-национального самосознания к плоским религиям общехристианства, общечеловечества, наконец, социализма. Империя рухнула. Но факторы ее геополитического единства оказались сильнее революции. Евразийская держава была вновь собрана, теперь уже большевиками в форме СССР. Причем новая красная империя решительно отвернулась от Запада и обратилась к порабощенным Европой народам Востока.
Здесь следует сказать, что евразийцы остро неприязненно относились к тому типу цивилизации, который получил историческое преобладание в Европе, расценивая его как крайне эгоистический и агрессивный. В целом Европу евразийские мыслители понимали как специфическую романо-германскую культурную общность, воспитанную и духовно оформленную католицизмом. Католицизм, будучи наиболее властной, имперско-государственной разновидностью христианства, воспитал эгоистичный и агрессивный дух западного общества. Как заключал историк П.М.Бицилли в своей статье, помещенной в евразийском сборнике «Россия и латинство», ради идеи власти и подчинения католицизм был готов идти на ликвидацию грани между добром и злом, правдой и ложью. Дух слепого повиновения церковной иерархии мало помалу вообще ослепил ее идеологов, которые, в лице Лойолы и Беллармина утверждали, что если папа во имя интересов Церкви погрешает, требуя от католиков порочности, то они должны верить, что пороки суть благо, а добродетель суть зло [8] .
Таким образом, дух безразличия к нравственности, дух прагматизма, эгоизма и властолюбия был воспитан в Европе католицизмом, как характерная черта западной цивилизации. Эта черта была многократно усилена секуляризацией и развитием буржуазного строя, так что на просторы Новой истории Европа вышла словно хищный, жадный и сильный, ни во что не верящий зверь.
Волевая, эгоистическая и хищническая психология Запада выразила себя в новоевропейском мировоззрении, представляющим смесь европоцентризма и космополитизма. В книге «Европа и человечество» Н.С.Трубецкой сделал глубокий и обоснованный вывод о том, что любой современный космополитизм имеет под собой веру во всемирное, общечеловеческое значение западной цивилизации. Вера же во всемирное, общечеловеческое значение западной цивилизации предполагает отрицание ценности неевропейских культур. Трубецкой классифицировал космополитизм как форму проявления шовинизма западного общества. Мыслитель нашел общую основу космополитизма и шовинизма в европейском эгоцентризме, признав космополитическую идеологию, наряду со всяким эгоцентризмом, антикультурным фактором [9] .
Любая пропаганда неких общечеловеческих идеалов, по убеждению Трубецкого, — это форма разрушения национальной культурной жизни и обеспечение интересов романо-германской цивилизации в рамках иных культур. Внедрение общечеловеческой идеологии ведет, во-первых, к подрыву чувства, инстинкта, сознания национальной самобытности; во-вторых, к утрате иммунитета против влияния иного типа цивилизации: в-третьих, к формированию чувства неполноценности нации, которая свою самостоятельность начинает расценивать как нечто порочное, «необщечеловеческое», наконец, к распаду духовного единства национального коллектива, в силу неравноценной европеизации его различных слоев. В итоге общество разлагается, впадает в междоусобицы и служит легкой добычей иноземного государства [10] .
Трубецкой делал вывод, что европеизация (вестернизация) — безусловное зло, с которым надо бороться с безжалостным радикализмом. Культурной самобытности любого народа, подчеркивал он, враждебен сам факт европеизации, независимо от ее степени. Но, поскольку общения с Западным миром нельзя избежать, Трубецкой поясняет, что центр тяжести в борьбе за культурную самобытность должен быть перенесен в область сознания интеллигенции европеизированных народов. Интеллигенция должна преодолеть эгоцентризм западной культуры и использовать ее технические изобретения не перенимая верований и нравов западного образца [11] .
Так как на своих западных рубежах Православная Россия имеет исключительно опасное соседство, то все неправославные импульсы Европы, будь-то католицизм, протестантизм, коммунизм или капитализм, должны постоянно перекрываться государственно-идеологической активностью руководящего слоя. Этот духовно-аристократической слой, признавали евразийцы, еще не создан. В период империи дворянство и интеллигенция оказались существенно европеизированы. Советской Россией руководит безнациональная коммунистическая бюрократия. В оппозиции ей находится безнациональная же демократическая интеллигенция. При этом нет никакого смысла менять режим коммунистов на режим демократов, ибо последние еще большие космополиты и западники, чем первые. Коммунисты хоть как-то противодействуют всемирному влиянию Запада, под лозунгом борьбы с буржуазным строем и эксплуатацией колониальных стран. Демократическая же интеллигенция без зазрения совести пойдет на службу к иностранным поработителям и будет не за страх, а за совесть помогать делу порабощения и угнетения России [12] . Все существо «русской проблемы» в ХХ веке, на взгляд Трубецкого, сводится к неподелённости России западными державами. Эти державы, писал Трубецкой в статье «Русская проблема», лишь на первый взгляд гуманны и цивилизованны, по сути дела же это все те же потомки древних галлов и германцев, хищные звери, лязгающие зубами. Пока огромная Россия с бесценными полезными ископаемыми остается ничьей — пока ее не поделят или не отдадут под контроль одной из западных держав, мировую войну можно считать продолжающейся. В этом и состоит суть «русской проблемы», по мнению мыслителя [13] .
Такая постановка вопроса «Европа и Россия» естественным образом ориентировала сознание евразийцев на союз России и Азии. Последняя в их миросозерцании приобретала позитивное значение. Азиатский культурный мир евразийцы вполне оправданно рассматривали как весьма многоцветный, самобытный, одухотворенный, отнюдь не столь эгоцентричный как мир европейский. Азия для евразийцев — хранительница всех мировых религиозных традиций и, как восточно-христианская страна, Россия сама есть в значительной мере Христианская Азия. Евразийцы не закрывали глаза на враждебное Православию проявление стихий ислама и буддизма, но тем не менее азиатский мир для них — это естественный союзник России для противодействия Европе и отстояния культурного многообразия человечества.
Подчеркнем, что борьба против европейского колониализма, с евразийской точки зрения, не есть просто эгоистическая борьба восточных народов против эгоизма Запада, а защита духовной и культурной полноты человечества. Поэтому к судьбам Азии Россия не может быть равнодушна. Она сама органически входит в Азию, а Азия — в состав России. И если западные духовные элементы включаются в ткань русской культуры преимущественно как болезнетворные, разрушительные начала, то восточные элементы укрепляют, стабилизируют нашу самобытность.
В виду психологически важного значения восточных начал для крепости русского бытия, евразийцы отстаивали необходимость тесного союза европейской России с азиатскими территориям, при первостепенной роли русского народа во всем российско-евразийском геополитическом организме. Более того, евразийцы утверждали, что весь обширный комплекс таких культур и стран, как Европа, Передняя Азия, Иран, Индия, Индокитай, Китай и Япония превратится в «рассыпанную храмину», если из нее выпадет собственно русское этнокультурное начало. Уместно заметить, что редкие современные геополитологи не разделяют этот подход, ибо евроазиатские стабилизирующие функции славянской России являются прямым следствием ее «месторазвития», которое просто вынуждено играть мировую структурообразующую роль, находясь в перекрестье Запада и Востока, Севера и Юга, между Европейским сообществом, США. Японией, с одной стороны, Китаем, Индией и исламским миром, с другой.
Поскольку свою мировую функцию русские могут успешно выполнять лишь под руководством высоко сознательного слоя национальных руководителей, отдающих отчет в самобытности культурных основ и мирового призвания России-Евразии, постольку главной задачей русской интеллигенции евразийцы считали не политику, не партийные споры о форме правления. Только формирование концепции фундаментальной самобытности России, создание руководящей государственной элиты и обеспечение международного курса страны, в соответствии с ее объективным своеобразием, является, на их взгляд, судьбоносным заданием всякого мыслящего русского.
В конкретных исторических условиях практической целью евразийства намечалось создание особого политически ориентированного ордена, нацеленного на сознательное и всестороннее восстановление изначальной самобытности России-Евразии, вопреки различным стихийным искажениям евразийской идеи. Приветствуя федеративный характер многонационального советского государства, евразийцы подчеркивали необходимость замены примитивной, культурно разлагающей интернационалистско-классовой идеологии большевиков, подспудно стимулирующей эгоизм отдельных наций и сепаратистские тенденции, религиозно оправданной и культурно развитой идеологией евразийской консолидации, гибко сочетающей национализм каждого отдельного народа Евразии-СССР с национализмом общеевразийским. Культурно-политический проект евразийцев был ориентирован не на формально-демократическую модель “государства права”, а на духовно-аристократическую идею “государства правды”, призванного под руководством просвещенного, национально ответственного слоя служить положительным духовным ценностям и укреплять творческую самобытность российско-евразийского мира. “…Режим политических партий, есть гнуснейшее из политических образований, которое создает бесчисленное количество грязи, отравляющей жизнь даже политически здоровых народов, — писал по этому поводу евразийский автор Н.Н.Алексеев.-…Праведное государство не может ограничить своих задач ролью простого полицейского, который вступается, когда происходит нападение и кричит “караул”. Праведное государство должно решительно бороться с теми социальными условиями, в силу которых человек стихийно попадает в обстановку, лишающую его всякой возможности духовного развития и духовной жизни”1.
Подытоживая обозрение основополагающих принципов весьма оригинальной концепции, необходимо признать, что мы имеем дело с серьезной, разносторонней, вполне основательной и жизненно ориентированной теорией культурно-исторической самобытности русского народа и России. Созвучие тем, поднятых основоположниками этой теории, проблемам, стоящим ныне перед нашей страной, а по существу перед всем человечеством, придает евразийству исключительно современное гуманитарное и научное значение. Судя же в контексте истории русской мысли, только евразийцы впервые целостно поставили проблему цивилизационного типа нашей страны и сделали ее предметом комплексного анализа средствами философии, культурологии, географии, этнологии, лингвистики, политологии, религиоведения.
Русские мыслители и ученые 20 — 30-х годов, объединившие свои усилия в этом сложном и новом тогда деле, наметили ряд принципов будущего системно-кибернетического подхода, начавшего оформляться после второй мировой войны и достигшего методологической ясности только к середине ХХ века. Евразийские представления о функционировании и развитии полиэтнических общностей, о “периодической системе сущего”, обусловливающей функциональные ритмы природы и истории; мысли П. Н. Савицкого относительно “организационных идей” и “организационных энергий” социально-исторических явлений предвосхищали начала теории самоорганизующихся систем и некоторые понятия теории этногенеза, впоследствии развитой Л. Н. Гумилевым.
При всем том надо заметить. что, слишком тесно вплетая в целостность евразийско-континентальной системы религиозное и национальное начала, евразийцы существенно занизили духовный горизонт своего воззрения. Они потеряли народ как подлинный субъект культурно-исторического процесса. Его субъектом стала у них самоорганизующаяся система Евразии, в которой растворился и религиозно-нравственный дух народа, и его культуротворческая миссия, и сам русский народ. Поэтому много верного, научно ценного и полезного мы находим у евразийцев относительно геополитических сил, этнопсихологических стихий и экономико-географичесикх структур, но гораздо меньше того, что касается форм культурной жизни и духовности русского народа.
Стало быть, основные открытия евразийцев и главная ценность их концепции относятся не столько к сфере духовно-культурных смыслов русско-российской цивилизации, сколько к ее географическим предпосылкам, этнопсихологической подоплеке, геополитической специфике. Природное лоно исторического бытия русского народа и Российского государства, этнопсихологические и социально-культурные коллизии евразийского «месторазвития», взаимодействие этнических и культурных факторов в истории отечественной цивилизации, деструктивная роль духовного влияния Запада на социальные процессы в России — вот применительно к каким вопросам мы можем найти много ценных принципов и содержательных материалов у евразийских мыслителей. В очерченной области они являют действительно огромную эрудицию и получают непреходящее значение в истории русского самопознания. Но в том, что касается православно-национального содержания нашей цивилизации — нам следует обращаться к наследию славянофилов.
[1] Исход к Востоку. София. 1921. С. V.
[2] Там же. С. VII.
[3]См.: Трубецкой Н. С. К проблеме русского самопознания. Евразийское книгоиздательство, 1927. С. 50.
[4] См.: Исход к Востоку. С. 105-106.
[5] Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока. — Берлин, 1925. С. 24.
[6] См.: Евразийство.Опыт систематического изложения. Евразийское книгоиздательство, 1926. С.28..
[7] См.: Там же.
[8] См.: Бицилли П.М. Католичество и Римская Церковь // Россия и латинство. Статьи.-Берлин, 1923. С.78-79.
[9] См.: Трубецкой Н.С. Европа и человечество. — София: Российско-болгарское книгоиздательство, 1920.С. 9-10.
[10] См.: Там же. С.63-65.
[11] См.: Там же. С. 77-79.
[12] См.: Трубецкой Н.С. Русская проблема // Европа между Россией и Азией: Евразийский соблазн. Антология .М.: Наука, 1993. С.54-55.
[13] См.: Там же. С. 49.
1 Алексеев Н.Н. На путях к будущей России. (Советский строй и его политические возможности). Евразийское книгоиздательство.-Париж, б/г. С. 5, 33.