Юрий Булычев «Россия, интеллигенция и большевизм в воззрениях сменовеховцев»

Вопрос об отношении советского строя к традиционным началам русской цивилизации и о возможностях исторического перерождения большевистской государственности под влиянием национально-культурной почвы занял важное место в философской и общественной мысли эмиграции. Весьма своеобразный проект культурного и, соответственно, политического преображения большевистской России силами вразумленной революцией интеллигенции, выдвинули мыслители — сменовеховцы, возглавленные Н.В.Устряловым.

Николай Васильевич Устрялов (1890-1937) был молодым профессором-правоведом, незадолго до революции окончившим Московский университет. Февральскую революцию он встретил в рядах кадетской партии, но скоро увидел необходимость твердой, единой власти. В начале 1919 г. он вместе с молодыми кадетами Ю.Ключниковым и Ю. Потехиным начинает издавать еженедельник «Накануне», в котором выступают такие известные авторы, как Бердяев, Струве, Брюсов. По оценке М.Агурского, именно в этот период Устрялов начинает отходить от идеи права как абсолютной ценности и продвигаться к признанию того, что в критические эпохи право должно уступать место другим, более существенным ценностям. В феврале 1919 основоположник сменовеховства прибывает в столицу колчаковского правительства Омск, где способствует отделению Колчака от левого крыла белого движения и выступает за военную диктатуру. После поражения колчаковской армии Устрялов переживает внутренний кризис в итоге которого приходит к выводу о том, что дальнейшее сопротивление большевизму немыслимо, ибо иностранные державы стараются всячески использовать гражданскую войну для ослабления России. Как национально настроенный, честный, последовательный человек и оригинальный мыслитель, опиравшийся на традиции русской религиозной философии, восходящей к ранним славянофилам, наследию Н.Я.Данилевского и К.Н.Леонтьева, Устрялов ищет нового подхода к пониманию пореволюционных судеб России. Он начинает думать о таких явлениях национально-исторического развития, когда тело народа как бы утрачивает национальную душу, что ставит перед элитой народа задачу одушевления, одухотворения телесных форм национального бытия. Подобная линия размышлений приводит Устрялова к довольно оптимистической оценке большевистской государственности. Была бы Россия мощна, велика, страшна врагам, остальное приложится, надеется он. Правда, в его душе остается место и сомнению: «Если Россия выйдет из него (кризиса) страною безмузыкальной цивилизации только, если она утратит в нем своего Бога, свою душу живу — это будет не чем иным, как особою лишь формой ее исторической смерти, который так боялся Леонтьев.», — писал Устрялов в статье, родившейся во время Пасхи и названной «Светлое Воскресенье» [1] .

Возникшее из такого рода настроений течение эмигрантской общественной мысли, заявило о себе сборником «Смена вех», изданного в Праге в 1921 г. Вокруг сборника объединились люди, пришедшие к сознанию интеллигентской природы революционного переворота, принявших на свою совесть катастрофу российской государственности и решивших принять вместе с грехом революции и саму революцию, как роковую неизбежность истории. Этим одновременно покаянным и реалистическим состоянием ума определялось ясное отмежевание сменовеховцев от красных, революционных, идей, от белых, контрреволюционных, и от растяжимых религиозно-нравственных пожеланий, высказанных в свое время авторами сборника “Вехи”, то есть от всего круга понятий старой русской общественности. “Вехи вместе со всеми врагами их — это все та же русская общественность, которая в одно и то же время готовила русскую революцию и боролась с нею, — участвовала в ней и убегала от нее, руководила ею, пока не была отметена и все еще тщится руководить… “Вехи со всеми “противовехами” — это теоретическая подготовка неудач и заблуждений великой русской революции, это их литературное предвосхищение, — так говорил в своей статье Ю. Ключников” [2] .

В общем и целом подход сменовеховцев можно сформулировать следующим образом: Большевизм и революция это, соответственно, болезнь русской интеллигенции и социально-историческое осложнение. Стало быть, бежавшие за границу виновники переворота должны прекратить борьбу с СССР, вернуться на Родину, переболеть большевизмом вместе со своим народом, чтобы приобрести здоровый национально-государственный дух, окончательно изжить наследственные пороки и способствовать укреплению самобытных начал русской государственности и культуры. “Изжить русскую революцию — значит изжить прошлую и современную русскую интеллигенцию. Но вместе с тем тщетно пытаться изжить русскую интеллигенцию, не удовлетворив предварительно всех главнейших требований русской революции, не проделав полного ее пути” [3], — ставил проблему в сборнике “Смена вех” Ю.В. Ключников.

Сменовеховцы рассматривали революцию как порождение русского западничества. Именно оно составило новую веру русской интеллигенции, заразившейся давно устаревшими и неплодотворными идеями европейского XVIII века, утратившей в большей части способность к самостоятельному творчеству, ставшей внегосударственной и антигосударственной, проникшейся во всех своих идейных течениях беспочвенностью и умышленностью духовного большевизма.

Наряду с несамобытностью и творческой бездарностью новейшей интеллигенции, признавалась великая объективная своеобычность русского народа и русской культуры, безусловная ценность последней и призванность к всечеловеческому служению первого. Касаясь вопроса о факторах исторического своеобразия России, лидер сменовеховцев Н. В. Устрялов придавал первостепенное значение физической силе и пространственному величию российского государства: “Глубоко ошибается тот, кто считает территорию “мертвым” элементом государства, индифферентным его душе, — писал Устрялов.- Я готов утверждать, скорее, обратное: именно, территория есть наиболее существенная и ценная часть государственной души, несмотря на свой кажущийся “грубо физический” характер. Помню, еще в 1916 г… я старался доказать “мистическую” в корне, но в то же время вполне осязательную связь между государственной территорией, как главнейшим фактором внешней мощи государства, и государственной культурой, как его внутренней мощью. Эту связь я еще отчетливее усматриваю и теперь… Лишь “физически” мощное государство может обладать великой культурой” [4] .

Сменовеховцы обнаруживали в революции своеобразно-русское историческое явление, сплетающее наш исконный благородный и творческий мессианизм, всечеловеческий пафос с преступлениями и ужасами большевизма — этого застарелого недуга интеллигентско-западнического духа. Они верили, что могучий российский организм, нерасторжимая целостность его материально-духовной природы перенесет болезненные крайности революции, обновится ее творческими энергиями и обретет прежнюю многогранную культурную развитость. “Русская культура должна обновиться изнутри, — писал   Н. В. Устрялов. — Мне кажется, что революция более всего способствует этому перерождению, и я глубоко верю, что гениально оживив традиции Белинского, она заставит Россию с потрясающей силой пережить и правду Тютчева, Достоевского, Соловьева” [5] .

Будущая русская интеллигенция, предрекалось другим участником сборника “Смена вех” , станет подлинной национальной аристократией духа лишь пройдя сквозь горнило революции. Она приобретет широкий кругозор, смелость мысли, органическую связь с народом, изживет убогие западнические иллюзии. В ней сосредоточится русское народное богоискательство, она проникнется мистикой государства. “Тогда из внегосударственной и антигосударственной она сделается государственной и чрез ее посредство государство — русское государство — наконец-то станет тем, чем оно должно быть: — “путем Божиим на земле” [6] .

Рассмотренный подход к произошедшим в России изменениям, с нашей точки зрения, представляет интерес как попытка уяснить объективную преемственность форм и метафизическую целостность русской цивилизации, понять, что самобытность страны лежит гораздо глубже тех пластов национально-исторического существования, которые способна перепахать революция. Под философски неглубокими политико-государственными понятиями сменовеховцев крылась, однако, не лишенная весьма серьезного основания мысль о возможности народа регенерировать традиционную полноту культурного бытия, исходя из частных форм своего цивилизационного единства. Для данного умонастроения было характерно не только признание неизбежности случившегося с Россией, запрограммированного всем предреволюционным развитием страны, но и расчет на то, что пока русский народ сохраняет хотя бы ущербное этнокультурное единство, свой психологический тип, исторически определенную территориально-государственную основу существования, сохраняется и возможность возврата нации к подлинно традиционному образу бытия, с сопутствующим преображением всех государственных, идеологических и социально-экономических структур.

Вера в грядущее перерождение большевисткого режима и возрождение России под влиянием русских национально-культурных сил побуждало сменовеховцев не только отрицать целесообразность вооруженной борьбы против СССР, но и возвращаться на Родину из эмиграции. В частности, Н.В.Устрялов это сделал в 1935 г. и до своей смерти занимался преподавательской деятельностью в одном из московских вузов.

[1] См.: Агурский М. Идеология национал-большевизма. С. 95.

[2] Смена вех. Сборник статей. Прага, 1921.(Перепечатано в Твери, 1922). С. 5.

[3] Там же. С.29.

[4] Там же. С.49.

[5] Там же.

[6] Там же. С.43.