Юрий Булычев «Родина и истина»

Материалы круглого стола по теме: «Умом Россию не понять»1

Один из ключевых вопросов русской мысли, который служит водоразделом основных ее направлений, – вопрос об отношении двух фундаментальных ценностей: Родины и Истины. Ряд видных отечественных философов, склонных к рационализму и космополитизму, среди которых на первое место следует поставить П. Я. Чаадаева, В. С. Соловьева, Б. Н. Чичерина, потратили много сил для обоснования того, что некие универсальные общечеловеческие принципы есть высшие императивы мысли и жизни, в свете которых следует понимать природу национального бытия. Последнее якобы не имеет смысла и ценности существования в себе самом, есть негативное отщепление от общности рода, именуемого homo sapiens, и потому должно измеряться внешней себе мерой. Не через Родину, а через Истину, сущую отдельно от родного, призывал искать путь на небо Чаадаев. Соловьев же видел онтологический и нравственный центр бытия в человечестве как таковом. Он понимал его как самостоятельное живое существо, относительно которого нации суть области весьма неполноценного, частичного и ущербного существования людей, извинительного лишь в силу несовершенства эмпирического мира и перспективы развития народов к «общечеловеческому» состоянию. Чичерин же писал на страницах известной своей книге «Мистицизм в науке», что «для человека в истинном смысле, так же как и для истинного христианина, «не есть Эллин и Иудей», нет Востока, ни Запада. Принадлежа к известной народности, он живет жизнью человечества».

Но, поскольку общечеловеческой культуры не существует, адепты рассматриваемого направления практически ориентировались и ориентируются на ценности западной части мира, поверяя этими специфическими и далеко не во всем «общечеловеческими» критериями истинности самобытную русскую жизнь. Получилось, что отвлеченное противопоставление Родины и Истины привело к омертвлению как понятия истинного, лишенного подлинной универсальности и жизненной конкретности, так и к искажению образов родного, поставленного под сомнение в его духовной уникальности и несравненной ценности мыслителями, рассматривающими родное сквозь призму инородных, инокультурных критериев.

Другое умственное течение, возглавляемое так называемыми славянофилами, а точнее представителями русского православно-национального миросозерцания, устремилось преодолеть отчужденность истинного от родного. Экзистенциальный и нравственный центр общественно-культурного существования они поместили внутрь национального, понятого в его имманентной связи со всечеловеческими основами нашего бытия, но имеющим собственный, уникальный смысл в онтологической иерархии мира Божия. Как русские и православные люди, мы не только органически принадлежим к человечеству, утверждали представители этого течения, но являемся органами выражения уникального духа России, призваны к особому культурно-историческому служению. По верному слову П. Е. Астафьева, приверженность национальной идее, выполнение требований национального духа является «требованием самих вечных, сверхнародных, общечеловеческих начал и задач, утрачивающих вне этого служения и свою правду, и действительную силу». А своеобразный философ Федор Гиренок, продолжая эту линию сегодня, верно замечает: «чтобы принадлежать к человечеству, мне достаточно быть русским».

Стало быть, славянофильские мыслители стремились постичь истину человеческого существования не вне, а внутри родного, православно-русского. Они желали открыть его объективно-истинное значение, идею Божию о нем, а тем самым, выяснив его промыслительную роль в мире, по-новому осмыслить и мир в свете ценностей и целей православно-русского пребывания на земле.

Я думаю, эти мыслители подписались бы под утверждением, подобным утверждению Ф. М. Достоевского о Христе, что если кто-либо доказал, что вот она, универсальная Истина, а вот она, несоответствующая ей Россия, то всякий подлинно русский остался бы с живой, реальной Россией, нежели с отвлеченным и безжизненным понятием истины. Как мы помним, Сергей Есенин набрался патриотического дерзновения даже отказаться от рая небесного, если вхождение в него обусловлено отказом от Родины.

Во всем этом проявляется глубокая особенность русского духа, пронизанного своего рода религиозным восприятием Отечества. Данную установку нашего патриотического сознания ярко выразил Ф. И. Тютчев в своих известных строках о России, как о предмете веры, непостижимом ходульным «общечеловеческим» разумом. Знаменитое четверостишие поэта с достаточной очевидностью подразумевает три следующих утверждения:

Россия в подлинности своей не познается чисто рациональным методом, с позиций каких-либо обобщенных, отвлеченных представлений;
Россия обладает сокровенной самобытностью и самодостаточностью, делающей ее уникальным, самоценным явлением мира;
Россия есть не столько факт эмпирической действительности, сколько духовная реальность, а потому раскрывается через верующее сознание.

Все эти утверждения обладают, как видим, не иррациональным, а достаточно логичным содержанием. Они вполне соответствуют общепризнанной гуманитарно-научной методологии познания самобытности национальных культур и цивилизаций путем вживания в их традиционные ценности, интуитивного постижения свойственного им интегрального религиозно-духовного основания, без редукции к ценностям и архетипическим началам иных культур.

Более того, все вышеприведенные тезисы обладают универсальной духовно-гносеологической силой, так что их вполне допустимо распространить на отношение человеческого сознания к Истине. В самом деле:

Истина в подлинности своей не познается чисто рациональным методом, с позиций каких-либо обобщенных, отвлеченных представлений;
Истина есть Сущее, Которое обладает высшей самобытностью, самодостаточностью, самоценностью, а также духовно-онтологической способностью придавать реальность, личностность, ценность всему, существующему по мере причастности Ему;
Истина в своем существе трансцендентна эмпирической действительности, а потому раскрывается только через верующее сознание.

Нетрудно увидеть, что существо Истины и духовное существо Родины едины в своей личностной природе. Личность же – не объект эмпирического опыта, а метафизический предмет, впервые предложенный человечеству в христианском Откровении. Потому реальность всякой личностности открывается через веру, теснейшим образом связанную с «мистически-реалистическим» восприятием образа Христа.

Итак, чувствовать духовно-личностное своеобразие своего народа, Отечества, служить сохранению и развитию его самобытного духа – значит жить истинно в человеческом и христианском смыслах. Непосредственная душеная причастность к определенному народу, конкретной стране и ее культурному типу дает всякому смертному чувство собственной укорененности в мире Божием, вне зависимости от степени образованности, внутренней развитости и принадлежности к определенному классу общества. При этом всякого рода рефлексия и философское самосознание национальных корней не способны ни до конца осмыслить невыразимого основания сей экзистенциальной причастности, ни компенсировать ее недостатка. Следовательно, права рассудочного уяснения должны быть сознательно ограничены применительно к духовно-национальной природе родного, а точно так же и применительно к природе Истины, отдельной личности ближнего, чувствам любви, верности, преданности, касательно всего истинного, праведного, святого. При попытках же рационально осмыслить и выразить названные реалии в понятиях, интенсивность чувств уменьшается, их собственная действительность обескровливается, и они перестают питать живительной энергией подлинности человеческие дух и волю [1].

Необходимость свято сохранять глубинные внутренние переживания личности от литературной и философской артикуляции также заповедовал нам Тютчев, сказав:

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои –
Пускай в душевной глубине
Встают и заходят оне
Безмолвно, как звезды в ночи, –
Любуйся ими – и молчи.

Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймет ли он, чем ты живешь?
Мысль изреченная есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи, –
Питайся ими – и молчи.

Строки тютчевского «Silentium!» наводят на мысль, что для полноценной личной и национальной жизни нам необходимо иметь не только ясно функционирующее и проговариваемое самосознание, но и неиссякаемые запасы энергии невыразимо глубоких чувств и сокровенных духовных интуиций. Вялость личного и народного существования, по-видимому, является прямым продуктом упадка не столько умственных способностей, сколько чувства Истины и воли к ее утверждению в жизни. Тотальная рационализация, демифологизация и позитивистская артикуляция всего, на что падает умственный взор, социальный культ рассудочной, материалистической научности приводят к неминуемой деградации личности, общества и культуры в силу разрушения духовно-чувственных оснований человеческого бытия. Поддержание же сверхрационального статуса начал религиозной традиции, патриотического духа, национального самосознания народа укрепляет его витальные и культуротворческие ресурсы. Ведь Истина есть не понятие, а формально непостижимое Живое Сущее, сокровенно связанное с каждой человеческой душой. Смысловые и духовно-чувственные энергии Истины проникают все сферы бытия. Причем эти энергии наиболее адекватно проявляются не вне пределов родного, будь то отношение к любимому человеку, своей семье, своему народу, Отечеству, но только внутри него и приоткрывают свою подлинную природу. В фонетической и поэтической стихии родного языка, в священных символах принятой народом веры, в общности душевных переживаний, вызванных народной песней, в образах родного природного простора, в живом общении национально ближних людей чувственно-конкретно открывается истинная, Богосозданная соборность твари, предстоящей пред Лицом Творца и Спасителя мира.

Эти два фундаментальных аспекта христианской Истины – мир как личностно-человеческая связь в любви и предстоянии Богу и Бог как Живое Личное Сущее, творящее, любящее и спасающее мир через Ипостась Сына Своего – оказываются наиболее близки для души, развившей способности одухотворенного чувства в контексте широкой добросердечности и привольной искренности национально родного бытия.

1 Заседание Русского философского общества, посвящённое 200-летию со дня рождения Ф. И. Тютчева.

[1] Здесь уместно пояснить, что, в отличие от ощущения, как внешнего чувствования, содержащего прямое, несомненное, самоочевидное свидетельство о реальных качествах внешнего бытия относительно моего тела и о качествах моего тела среди других тел, собственно чувство есть форма выражения и познания духовных аспектов сущего. В ней воплощается целостность душевно-телесной жизни личности. Чувство дает информацию о внутренней, качественной стороне телесного бытия, о действующих в мире злых и добрых, грубых и нежных, прекрасных и безобразных началах. Так как чувство является собственным орудием души, то оно открывает нам не только живые качества бытия в аспекте связи тела с душою, но и в плане самобытности душевной жизни, в плане связи души с духом. Чувство утверждает бытие духовного, невидимого, неощутимого, поэтому можно вести речь о чувстве души ближнего, о чувстве красоты или безобразия, о чувстве святости, Божественности в мире и существовании человеческом. Во всех своих проявлениях чувство личностно, безусловно достоверно, насыщено мощной психической и духовной энергией, благодаря которой оно способно вдохновлять, воодушевлять работу человеческого сознания. Смысл чувственного начала в человеческом существовании и определяется тем, что чувство призвано вливать в нашу душу словесно невыразимую энергию конкретной личностной достоверности Истины. «Это прекрасно», «это безобразно», «это подлинно», «это ложно», «это существует на самом деле» – вот фундаментальная прерогатива чувства.