Юрий Булычев «Понятие «серебряный век» русской культуры, символизм и его мировоззренческие ориентации»

Метафорическое понятие “серебряный век“ русской культуры относится к периоду 1900 – 1917 гг. и призвано подчеркнуть огромное культуротворческое значение этого периода, при всей его кратковременности сопоставимого по достигнутым результатам с XIX столетием как “золотым веком” русской культуры. В 1917 г. “серебряный век” был поглощен раскаленной лавой идущего ему на смену “железного века”, революции и большевизма, однако, несмотря на малые исторические сроки, эпоха 1900 — 1917 годов отличается настолько интенсивным творчеством в сферах литературы, музыки, театра, живописи, философии, нравственного сознания и общественной мысли, что объем и качество произведений, созданных тогда, беспримерно в нашей истории. При этом далеко не все творимое в указанный период по духу и стилю было детищем именно «серебряного века». Многое являлось вполне органичным следствием дальнейшего осознания и воплощения непреходящих ценностей многовековой православно-национальной традиции и классической культуры предшествующего столетия. Мировоззренческая же специфика собственно “серебряного века” характеризовалась главным образом претенциозной борьбой с традиционными ценностями и культурным наследием прошлого. Пафос религиозно-мистической экзальтации, иррационального творческого порыва художника и мыслителя, обращение к глубоко личностным переживаниям, стремление к тотальной переоценке ценностей и радикальному обновлению мира определяли крайне романтическое и утопическое миросозерцание наиболее характерных представителей культуры рассматриваемого времени. Радикальное крыло поэтов, художников, мыслителей, определивших дух русского авангарда, стремилось не к дальнейшему совершенствованию сложившихся направлений культуры, но к революции в области ценностей и выразительных средств. Авангардистское сознание было склонно рассматривать свою эпоху не как одну из культурно-исторических эпох, а как эсхатологический, мессианский эон, призванный привнести окончательный смысл в культурно-историческое существование. Вот почему все те, кто пытались осуществить некую эсхатологически окрашенную миссию, должны были уходить от исторически устоявшихся образов и идей, от традиционных символов и форм, и искать вдохновения в мистических экстазах, в глубоко персональных интуициях и мифологемах.

Во всех этих особенностях мироощущения творческой интеллигенции проявлялся переходный характер рассматриваемой эпохи, начавшейся на рубеже веков и проникнутой нервным ожиданием новых времен, радостных или горестных потрясений. В России конца XIX — начала ХХ столетий общественное сознание было особенно взвинчено такого рода предчувствиями. Общество жило ожиданием небывалого будущего, гадая будет ли это новая земля и новое небо Богочеловечества или зловещее царство Антихриста. И если православные писатели предрекали грядущую катастрофу, то “передовая“ интеллигенция, не обладая ясным видением будущего, горячо верила в благо революционного преодоления как окружающего социального порядка, так и классических форм культуры.

Источником вдохновения для творческих интеллигентов рассматриваемого времени служило философское и поэтическое наследие Вл. Соловьева, который подал пример мистической романтики и теоретического своеволия относительно вековых религиозных, национальных, культурных традиций. Произвольные идеи мыслителя, будоражащие художественное воображение, претендующие на продолжение древнего мистического опыта человечества, но вместе с тем обращенные к проблемам современного общества, оторванный от всякой конкретной жизненной почвы нравственный идеализм – все это духовно запутанное, смутно-динамическое наследие Соловьева явилось «закваской» творческого сознания наиболее типичных для «серебряного века» деятелей культуры. К числу последних следует отнести в первую очередь таких философствующих поэтов, как Н.Минский, В.Брюсов, А.Белый, К.Бальмонт, Д.Мережковский,   З.Гиппиус, М.Волошин, Вяч. Иванов, более или менее строго объединенных рамками символизма

Символизм вообще, а поэтический в особенности, стал крайне характерной чертой нового уклада русского культурного самосознания, ибо способствовал выражению творческого произвола, романтических грез и утопических ожиданий, свойственных сравнительно молодому поколению интеллигенции. Следует напомнить, что первый манифест русских символистов – книга Н. Минского “При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни“ – появился в 1890 г., не без влияния опыта французского символизма 80-х годов прошлого века. В 1892 г. Д. Мережковский в ряде статей продолжил формирование символистской программы, опираясь на идеи Вл. Соловьева. Мережковский восставал против “удушающего мертвого позитивизма”, устремлялся к поиску новых источников духовного опыта и стремился привлечь на сторону формирующегося направления авторитет Тургенева, Толстого и Достоевского. Мережковский провозгласил три главных элемента символизма: мистическое содержание произведений, решающая роль символов, расширение художественной впечатлительности. В 1894-1895 гг. появились три сборника В. Брюсова Русские символисты“, что можно считать признаком оформления нового течения.

В качестве символизма мы встречается с очень сложным, комплексным феноменом русской культуры конца XIX – начала ХХ века. Сами символисты считали себя сторонниками принципиально нового художественного и отчасти даже религиозно-метафизического мышления. Они провозглашали задачей уход в глубину реальности, к духовным первоосновам видимого мира и занимались серьезными теоретико-философскими изысканиями. Один из ведущих поэтов того времени Андрей Белый вспоминает, что размышлял над гносеологией символизма двадцать лет, написав целый ряд исследовательских работ и придя к выводу, что осмысливаемое направление есть миросозерцание новой культуры, которое дает методологическое обоснование всем школам и формам искусства, не сводясь ни к одной из них [1]. Не удивительно, что символисты сознательно насыщали свои произведения метафизикой, религиозной мистикой, мифологической эзотерикой, порой малопонятной индивидуальной символикой душевных переживаний, намереваясь отрыть новые миросозерцательные и ценностные перспективы культуротворческому сознанию. Причем адепты символизма в России выступали не только от лица культуры, но и от имени жизненной стихии, претендуя вдохновить социальную революцию и построить новую общественную реальность.

Русской символизм парадоксальным образом развивался в культурно-исторической связи как с православно-христианской традицией, так и с наследием нигилистической, революционно-утопической мысли. Ведущие представители символизма тяготели и к христианской символико-мифологической стихии, сильно и богато развитой в лоне отечественного православия, и к декадентской интерпретации христианства, доходя зачастую до религиозного анархизма и бунта против традиционных ценностей. Благодаря тому, что рассматриваемое течение соприкасалось сразу с двумя структурообразующими началами русской культурной жизни оно стало ее осевой линией, многогранно влияя на творческую интеллигенцию. Символизм обогатил проблематику религиозной философии, арсенал средств художественного творчества, стимулировал и формирование русского авангарда, и реабилитацию реалистических течений, и оказал воздействие на стилистику пролетарской поэзии более позднего периода.

Однако, возникнув на стыке двух мало совместимых типов мировоззрения, символизм сам по себе был внутренне противоречив и лишен возможностей органического развития по пути культурного синтеза. Внутри символистского миросозерцания нарастал неминуемый кризис.

[1] См.: Белый Андрей. Между двух революций. — М.: Худ. Литература, 1990. С.189-190.