Возрождение Державы информационно аналитический портал
Героическое время борьбы с наполеоновским нашествием дало мощный стимул нашему национальному самосознанию, породило патриотического подъем в русской культуре. Война повлекла разочарование во Франции и отвращение от нее значительных кругов европеизированного дворянства. Она подняла значение идеи народности, поскольку выявила роль народа в государственной жизни. Народ, спасший государство, возвысил себя в своих собственных глазах и в глазах дворянства, которое отныне не могло с этим не считаться.
Кроме того, война способствовала развитию идей права и справедливости в российском обществе, ибо велась ради этих высоких идеалов и против посягательства на них наполеоновской тирании. Борьба с наполеоновской Францией повлекла обострение чувства чести и достоинства в русских людях, осознававших себя спасителями Родины и Европы. Александр I в начале войны подчеркивал, что борется за право и свободу против самозванного императора, угрожающего европейским народам. Опыт войны усилил стремление к совершенствованию государства, общества, культуры, соответственно тем мировых задачам, которые должна была решать Россия в XIX веке.
Вместе с тем, возглавив борьбу консервативных европейских сил с последствиями французской революции, православная Россия и ее царь самой логикой этой борьбы превращались в охранителей традиционных религиозных, культурных и национальных устоев общественной жизни. В результате же разгрома Наполеона Российская империя стала ведущей мировой державой, гарантом международного мира и правового порядка. Венские соглашения и Священный Союз, возглавленный русским царем, принесли европейским народам длительную передышку от революционных и военных потрясений. Венский конгресс «обеспечил… Европе наиболее продолжительный и благотворный период мира и развития цивилизации за все время ее существования»[1], – отмечает французский историк А. Сорель в известном труде «История XIX века».
Приобретение Россией статуса ведущей, но весьма консервативной мировой державы объективным образом подняло перед русской мыслью задачу уяснить отношение человеческой свободы и верности традиционным ценностям, найти конструктивную связь охранительных и творческих ориентаций в строительстве отечественной культуры. В интеллектуальных кругах было пробуждена активная потребность национального самопознания и формирования русского философского мировоззрения, способного прояснить историческую самобытность и мировое призвание России. Именно под влиянием российской военной победы В.Ф.Одоевский написал свои знаменитые строки: «Много царств улеглось на широкой груди орла русского! В годину страха и смерти один русский меч рассек узел, связывающий трепетную Европу, – и блеск русского меча доныне грозно светится посреди мрачного хаоса старого мира… Все явления природы суть символы одно другому: Европа назвала русского избавителем! В этом имени таится другое, еще высшее звание, которого могущество должно проникнуть все сферы общественной жизни: не одно тело должны спасти мы – но и душу Европы!
Мы поставлены на рубеже двух миров: протекшего и будущего; мы новы и свежи; мы не причастны преступлениями старой Европы; перед нами разыгрывается ее странная, таинственная драма, которой разгадка, может быть, таится в глубине русского духа…»[2]
Из подобного умонастроения в 30-40-е годы XIX в. возникнет славянофильское воззрение. Но в 1810-х-1820-х годах слабость и неразвитость национально-культурного самосознания в европеизированном дворянском слое приводила к тому парадоксальному феномену, что тесное соприкосновение России и Франции, произошедшее в военное время, обусловило при всем росте патриотических чувств дополнительное заражение русских умов французским влиянием, которому они начали подвергаться в эпоху екатерининского Просвещения. Сергей Тимофеевич Аксаков видел это в 1814 г., когда писал в стихотворении, что победители французов остаются в рабстве умами и клянут французов французскими словами.
Как в русской архитектуре первых десятилетий XIX в. ярко отразился имперский стиль (стиль «ампир»), порожденный во Франции стремлением Наполеона I сравняться величием с древними римскими цезарями, воскресить суровое величие их времени, и на каждом шагу в Петербурге и Москве стали появляться древнеримские портики, фронтоны, ряды колонн на фасадах, огромные арки, подобия античных ротонд и базилик, так и в сознании дворянского верха чувство величия своей страны зачастую сочеталось с гипнотическим заимствованием политических идей побежденной Франции. В головах победителей наполеоновской империи возникала удивительная смесь патриотического чувствования, масонского заговорщичества, якобинского революционного устремления, а также первое «народническое» ощущение своего долга перед порабощенной крестьянской массой, соединенное с дворянской боязнью народа и полным непониманием традиционных русских воззрений на государственную жизнь, которые воплотились в идеях декабристов. Декабризм обнаружил продолжающуюся зависимость русских умов от западного воздействия. Он подвел противоречивый идеологический итог двусмысленному влиянию войны на мыслящее дворянское общество и всему двоящемуся, духовно смутному периоду царствования Александра I.
[1] История XIX века. Под редакцией Лависа и Рамбо. Т. 3. М., 1932. С. 62.
[2] Одоевский В. Ф. Русские ночи. Соч. в 2-х томах. Т. 1. М.: Худ. литература, 1981. С. 202.