Обновленческий раскол возник в 1922 году как следствие кризисных явлений в русском православном сознании и в церковной жизни, усугубленных смутой революции.
Духовными предпосылками обновленческого движения были отрыв части церковнослужителей и близкой к Церкви интеллигенции от сокровенного существа православной традиции, подмена подлинного, духовно-органичного церковного миросозерцания умышленными идеями «нового религиозного сознания» и «церкви третьего завета», восходящими к наследию Вл.Соловьева и его последователей начала века, а также смесь личных амбиций и прогрессистских симпатий к новому режиму, распространившаяся в среде церковных реформаторов. Последнее обстоятельство обусловливало их стремление установить политический союз (конкордат) с большевистским государством и за счет этого прочно вписаться вместе с «новой церковью» в новую социально-политическую систему.
С самого начала обновленчество представляло собой собрание разнородных групп (среди которых самой значительной была группировка «живая церковь»), объединенных лишь отрицательным отношением к русскому православию. В противоборстве Русской Церкви сошлись и бывший обер-прокурор Синода В.Н.Львов, с его либеральными мечтами о «демократизации» церковной жизни, и профессор Титлинов, и целый ряд «прогрессивных» священнослужителей, наиболее видной и характерной фигурой среди которых являлся А.И.Введенский.
Александр Иванович Введенский родился в Витебске в 1889 г. в семье учителя латинского языка, а затем директора гимназии. Дед будущего лидера обновленцев был псаломщиком Новгородской епархии, крещеным евреем из кантонистов. От деда и отца Александр получил духовную фамилию Введенский и ярко выраженную иудейскую внешность. «С недоумением смотрели на него родные и знакомые, — пишут историки обновленческой смуты; — все поражало их в странном мальчике. Наружность отдаленных еврейских предков неожиданно повторилась в сыне витебского директора в такой яркой форме, что его никак нельзя было отличить от любого из еврейских детишек, которые ютились на витебских окраинах; он был больше похож на еврея не только чем его отец, но и сам дед. Задумчивый и вечно погруженный в книги, он как-то странно выходил моментами из своего обычного состояния молчаливой замкнутости, чтобы совершить какой-либо эксцентрический, сумасбродный поступок… Не было в городе более религиозного гимназиста, чем Саша Введенский; каждый день перед гимназией он посещал раннюю обедню; во время литургии приходил в экстаз, молился с необыкновенным жаром и плакал; худое тело высокого не по летам гимназиста сотрясалось от рыданий, а молящиеся, вероятно, смотрели на него с изумлением и про себя говорили: чудак, юродивый!» [1]
Поступив после окончания гимназии на филологический факультет Петербургского университета, Введенский становится частым гостем в салоне Мережковского и Гиппиус. Один из авторов только что цитированного нами исследования А.Левитин-Краснов, близко знавший Введенского, подчеркивает, что в своем образе мысли и действия и во всех своих сочинениях этот человек представлял собой рафинированного, декадентски настроенного, оторванного от народа интеллигента всегда имевшего в виду интересы и потребности себе подобных и не замечавшего существование других слоев общества. Поэтому священником Введенский решил стать не столько из любви к Богу и к Христовой Церкви, сколько из жажды честолюбивого самоутверждения и революционных преобразований Православия. «Я шел в церковь с твердым намерением сокрушить казенную церковь, взорвать ее изнутри», — так говорил Введенский по свидетельству А.Левитина [2] .
Благодаря поддержке протопресвитера Г.Шавельского, в июле 1914 г. Введенский был рукоположен епископом Гродненским Михаилом в пресвитерский сан и назначен священником в армейский полк. Но и став священнослужителем о. Александр сохранил все типичные повадки декадентского интеллигента. «Уже во время первой литургии, которую он совершал на другой день после рукоположения, — свидетельствует Левитин, — произошел знаменательный эпизод. Когда во время Херувимской песни новопоставленный иерей, стоя с воздетыми руками, начал читать текст Херувимской песни, молящиеся остолбенели от изумления не только потому, что о. Александр читал эту молитву не тайно, а вслух, но и потому, что читал ее с болезненной экзальтацией и с тем характерным «подвыванием», с которым часто читались декадентские стихи. Опомнившись от мгновенного изумления, епископ Гродненский Михаил, стоявший на клиросе, стремительно вошел в алтарь: «Не сметь, немедленно прекратить, нельзя так читать Херувимскую!» [3]
В период февральской смуты Введенский, со свойственной ему энергией принял участие в организации «Союза демократического духовенства и мирян.» Он все более левеет, опьяняясь собственным красноречием на бесконечным митингах и собраниях. Ему уже не нужна либеральная республика, а нужен самый радикальный пролетарский социализм. Поэтому после большевистского переворота Введенский ищет контактов с новыми правителями, становится частым гостем в Смольном, а 1919 г. обсуждает с главой Петроградского Совета Зиновьевым перспективу союза между реформированной церковью и советской властью. В разрастающемся конфликте между Русской Церковью и большевиками Введенский и иже с ним последовательно занимают сторону большевиков, ожидая от них покровительства «живой церкви». Воззвание Патриарха Тихона о защите церковных святынь обновленцы расценили как «контрреволюционное» и призвали церковную общественность к немедленному созыву поместного Собора для суда над высшими иерархами. Вульгарная большевизация обновленческого руководства зашла так далеко, что летом 1922 г., сразу же после того, как в Петрограде были вынесены смертные приговоры митр. Вениамину и другим осужденным по делу о сопротивлению изъятию церковных ценностей, Высшее Церковное Управление раскольников-обновленцев приняло позорный документ, в котором осуждалась деятельность Вениамина, лишались сана и монашества все обреченные на смерть священнослужители, а приговоренные к расстрелу миряне отлучались от церкви.
Такого рода поведение обновленческого руководства возмущало и отталкивало от «живой церкви» православный народ, а программа церковной реформы вызывала резкое неприятие среди истинно православных верующих. Согласно этой программе, принятой на собрании группы «живая церковь» в мае 1922 г., канонически строгая церковная традиция подвергалась всецелому произвольному преобразованию. В частности, размывались все метафизически и догматически строгие основы вероучения; в идею творения мира Богом вносилась «естественнонаучная» мысль об участии в творении «производительных сил природы», моральным толкованием заменялись реалии страшного суда, рая и ада, отвергались иночество и путь мистического Богопознания, предполагалось упростить и «демократизировать» богослужение, приблизив его к наличному состоянию общественного сознания, открыть доступ к епископскому чину брачного (белого) духовенства, а также признать «справедливость социальной революции и мирового объединения трудящихся для защиты прав трудящегося и эксплуатируемого человека» [4] .
Идеологию обновленчества отличал сильный коммунистический колорит. Неправомерно сближая новейший коммунизм и христианство, обновленцы считали, что атеистическая власть практически выполняет христианские заповеди и даже является вместилищем благодати Господней. Этот взгляд, уходящий корнями к «новому религиозному сознанию» Вл. Соловьева и Д.Мережковского, заставлял обновленческих идеологов утверждать, что христиане должны стать в один ряд с борцами за социальную справедливость и всемерно проводить в жизнь идеалы Октября. По словам А.Введенского, «мир должен через авторитет Церкви принять правду коммунистической революции».
Аморальное поведение и неправославная программа обновленческого движения незамедлили оттолкнуть от него широкие слои верующих. Даже поддержка обновленцев со стороны Вселенского Патриархата, Александрийского и Иерусалимского Патриархов, которые, руководствуясь своими выгодами, до конца 1930-х годов поддерживали контакты с раскольниками и посылали своих представителей на их соборы, съезды, совещания, была бессильна повысить авторитет обновленческого руководства в среде русских православных. Строительство своей «церкви» у раскольников не получалось, их ряды неуклонно редели. После начала Великой Отечественной войны покаянное возвращение отступников в лоно Русской Церкви приобрел всеобщий и повсеместный характер.
Неудача обновленческого движения привела А.Введенского к глубокому унынию: угас его огненный темперамент, талант проповедника, В этом человеке обнаружилась слабость духа и подверженность самым заурядным житейским искушениям. «Равнодушный ранее к житейскому комфорту, Александр Иванович в это время становится страстным приобретателем — коллекционером, — свидетельствует А.Левитин. — Каких только коллекций он не собирал в это время: и коллекцию картин, и коллекцию бриллиантов, и даже коллекцию панагий. Коллекции он собирал неумело, ловкие предприниматели обманывали его, как ребенка…
Покупка собственного автомобиля (тогда собственные автомобили были редкостью) радовала его сердце. Он начал полнеть и сразу заметно постарел» [5] .
25 июля 1946 г. Введенский скончался от гипертонии.
Заканчивая краткое знакомство с обновленческим расколом, следует подчеркнуть, что не всякая религиозность и духовная активность является началом Правды и созидания в церковном жизнестроительстве, а только та религиозная ревностность, которая питается из источника веры Церкви, мистического опыта Церкви, святоотеческой богословской традиции, православно-национального предания, имея в виду не интересы мира сего, а вечное и вневременное. В свете прискорбной церковной смуты, вызванной людьми, подробными А.Введенскому, очень многое в наследии русского интеллигентского богоискательства и религиозного философствования никоим образом не может быть принято православным человеком и обществом без серьезного критического анализа с точки зрения соответствия православной традиции.
[1] Левитин А, Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты.- М., 1996-С. 20.
[2] См.: Там же. С. 22.
[3] Там же. С. 23.
[4] Там же. С. 222.
[5] Там же. С. 635.