Юрий Булычев «Личность И.В. Сталина»

Необходимость и существо консервативных сдвигов в Советской России.

Вполне очевидно, что большевистский режим практически не мог бы выстоять в России, если бы он опирался только на идеологию «мировой революции», не найдя конкретной связи с воззрениями массы русских людей, с реальными потребностями страны и ее культурными традициями. Ранее мы уже отмечали, что крайне левые направления в пореволюционной российской культуре вызывали критическое отношение партии именно в силу своей умышленности и отчужденности от народа. Озабоченное задачей увязать новый режим с русской национальной почвой, партийное руководство искало идеологических, культурных и общественных форм, которые бы позволили адаптировать глубоко искусственную по своему духу советскую систему к достаточно консервативной народной психологии. Разумеется, режим не мог тогда эволюционировать в сторону православия и русского национализма, однако внутри большевистской социалистической идеологии содержались некоторые возможности приближения к национальной почве, поскольку социалистическую идею можно было трактовать с акцентом не только на международном аспекте социальной революции, но и на ее внутрироссийских задачах, применительно к проблемам укрепления державы, развития экономики, повышения уровня благосостояния и культуры народа.

Перевод идеологического внимания на задачу построения социализма в одной стране ясно определяется к концу двадцатых годов. При таком перемещении акцента, идея «мировой революции» была отодвинута на дальний план, а вместе с этим потеряли актуальность и планы создания пролетарской «интернациональной культуры». Гораздо большее значение стали получать старые народнические мотивы культурного и государственного строительства, восходящие к идеям Герцена, Чернышевского, Добролюбова, то есть русских социалистов 40-60-х годов прошлого века. На этом сравнительно консервативном пути открывалась возможность развития русских национальных черт в культурной жизни, реабилитации классического культурного наследия и осуществления творческой преемственности к дореволюционному опыту в области литературы и искусства.

Поворот к идеологии построения социализма в одной стране и, соответственно, народническим принципам культурной политики, не мог не сопровождаться острой борьбой, во-первых, с интернационально-социалистической частью партии, воспитанной в духе служения не российскому государству и народу, а «мировой пролетарской революции», и, во-вторых, со всем левым искусством и его сторонниками в России. Подобное перерождение большевистского режима можно назвать его относительной, превращенной русификацией. Это была не подлинная реставрация наших традиционных православно-национальных ценностей, но весьма поверхностное приспособление режима к реальным социально-культурным условиям, в том смысле, что новая народническо-патриотическая идеология не порывала с интернационализмом, атеизмом, социализмом, но приобретала глубоко компромиссный национал-большевистский характер.

Национал-большевизм можно определить как идеологическую доктрину, утверждающую положительную связь между русским национальным характером и большевистской революцией, оправдывающую ее в свете русских национальных задач и примиряющую с ней русское национальное сознание. Национал-большевистский элемент в рамках официальной идеологии советского государства следует рассматривать, вслед за М.Агурским, как дополнительный идеологический инструментарий, способствовавший закреплению в России власти интернационалистов-большевиков. Именно в силу своей внутренне компромиссной природы, национал-большевизм не был постоянной величиной, то возрастая, то уменьшаясь в зависимости от складывающейся в стране духовной и политической ситуации. Однако, явившись результатом взаимной адаптации русского сознания и большевизма, этот идеологический инструмент выполнял важную роль, с одной стороны, в качестве средства защиты русского сознания, оказавшегося после революции в состоянии кризиса, а с другой стороны как средство эксплуатации русского национального чувства и патриотизма в интересах правящей партийной номенклатуры. Основы национал-большевизма, в смысле дополнительного идеологического фактора закрепления власти интернационал-социалистов над Россией, были сформулированы, по мнению М.Агурского, к концу 1927 г. и XV съезду партии.

Одним из первых среди членов старой большевистской гвардии, кто почуял дух перемен и поднял тревогу, был Л. Д. Троцкий. Вспоминая признаки поворота в сознании целого слоя членов партии от интернационал-социализма к национал-большевизму, Троцкий писал в опыте автобиографии, что “кочевники революции перешли к оседлому образу жизни, в них пробудились, ожили и развернулись обывательские черты, симпатии и вкусы самодовольных чиновников”. Лозунги Октября еще не выветрились из памяти, но под покровом традиционных форм уже складывалась другая психология. “Международные перспективы тускнели… Создавался новый тип” [1] .

Интересно заметить, что сам Троцкий был отнюдь не чужд национал-большевисткой идеологии. Именно этот лидер большевиков, как свидетельствует исследование Агурского, являлся одним из теоретиков доктрины “красного патриотизма“, согласно которой большевизм служит высшим выражением русского национального духа, развивающегося в революционном процессе. Большевизм для Троцкого представлялся национальнее монархизма, а Буденный национальнее Врангеля. Разумеется, что ярчайшим проявлением лучших черт русского национального характера Троцкий считал Ленина, проявившего решительность, дерзновенность, пренебрежение привычной рутиной и чуждость соглашательству, свойственные якобы всему русскому рабочему классу [2].

По видимому, поражение Троцкого в борьбе с другим партийным лидером Сталиным предопределялось не чуждостью первого стремлению идеологически сочетать большевистские принципы с русским национальным элементом, а намерением подчинить этот элемент, как и русский народ, служению интернациональной утопии “перманентной мировой революции“. Сталин же со сторонниками, напротив, задались реалистической, общепонятной целью сделать большевизм и его интернационалистические возможности средством национально-государственного, социально-экономического и геополитического усиления России, превращения ее в великую неоимперскую державу.

Тот факт, что грузин Сталин явился отчасти выразителем русского национально-консервативного духа и имперского сознания в рамках советского режима, возможно, станет менее удивительным, если мы примем во внимание некоторые важные моменты биографии «красного императора».

Иосиф Виссарионович Джугашвили родился в 1879 г. в бедной семье сапожника в г. Гори Тифлисской губернии. Детство будущего советского вождя было безрадостным — семья бедствовала. Два его брата умерли, не прожив и года, в пять лет едва не умер от черной оспы и Сосо (Иосиф). Благодаря усилиям матери Сосо был принят в духовное училище, а затем поступил в Тифлисскую духовную семинарию. Десять лет учебы в православном учебном заведении не могли не оставить отпечатка на сознании Иосифа Джугашвили. В обстоятельном труде «Сталин» Д.Волкогонов указывает, что Иосиф был способным учащимся, внимательно изучавшим труды Отцов Церкви, обладавшим феноменальной памятью и быстрее других схватывавшим богословские постулаты. Причем больше всех богословских сочинений ему нравились работы А.С. Хомякова и книга ректора Киевской духовной академии Сильвестра «Опыт православного догматического богословия» [3] . Порвав с религией и став «профессиональным революционером», Сталин проявил и усилил твердость, жесткость, замкнутость и недоверчивость своего характера. С 1901 по 1917 год он находился на нелегальном положении, часто попадал в тюрьмы и ссылки, приучившись хладнокровию, выдержке, невозмутимости в любых обстоятельствах. Хорошо изучив весьма либеральную царскую «карательную» систему, Сталин не мог не прийти к выводу о том, что будущее «пролетарское» государство должно иметь мощные и безжалостные репрессивные органы.

Кажется очевидным, что развитые качества деспотического властителя и наибольшая причастность к началам православного мировоззрения среди высшего партийного руководства страны позволили Сталину осознать великодержавные потенции национал-большевизма, победить всех своих противников и стать «красным императором» посттрадиционной России.

[1] Троцкий Л. Моя жизнь. Опыт автобиографии. Т. 2.-М.: Книга, 1990. С. 243-244.

[2] См.: Агурский М. Идеология национал-большевизма. Имка-Пресс, б/г. С.146.

[3] См.: Волкогонов Д. Сталин. Политический портрет. — В 2-х книгах.-Кн. 2. 3-е изд., испр. М.: Новости, 1992. С. 541.