Приступая к рассмотрению войны Советского Союза с нацистской Германией, как события духовной истории России, необходимо сказать, что всякое военное противоборство в своей метафизической глубине есть не столько проявление стихий политики, идеологии, экономики, общественной психологии, сколько столкновение культурно-исторических принципов, вероисповедных и национальных призваний. Это существенным образом отличает воюющих солдат от убийц и делает их орудиями истории. Война — борьба не лиц и частных интересов, но Начал и Принципов, и воины — их бранные служители, а не душегубы. И если сила и стойкость каждого воина является конкретным фактором исторической судьбы Принципа, ради которого нация ведет борьбу, то духовная истинность или ложность Принципа определяют общую военную судьбу народа. И не только военную… Ибо тяжелы грехи неправедных, хотя бы и выигранных сражений. Они сгущаются как темные тучи на горизонте национальной истории, подспудно угнетая дух народа и предвещая ему испепеляющую грозу небесную в день неотвратимого исторического суда.
Многовековые столкновения Германии и России говорят не об одном конфликте геополитических интересов, но и о духовной разности двух народов и стран. Мужественно-волевой колорит германской саги и женственно-пластичный характер русской народной сказки, жесткий рационализм немецкой философии и религиозно-этический спиритуализм отечественной мысли, наконец, общеизвестные образы немца и русского в наших пословицах и в нашей классической литературе, — все это указывает на диаметральную различность архетипов русскости и германства. Об этом довольно было написано русскими философами в годы первой мировой войны. Наиболее глубокие мыслители опознали в германском духе квинтэссенцию новоевропейской расхристанности и эгоистичности. Ибо дух германства сконцентрировал и заостренно выразил ту общую внутреннюю стихию европейского человечества, какая определилась в своем антихристианском стремлении к власти над миром. По мысли Вл. Эрна, теоретическое богоубийство, совершенное Кантом от лица классической немецкой философии, неизбежно привело к культу посюсторонней силы и власти, к мечте о завоевании немцами всех царство земных. Пушки Круппа, заключал Эрн, материальное выражение кантовской философии.
Агрессивный, захватнический, высокомерный, властолюбивый, жадный до земных богатств дух постхристианского Запада с непомерной силой развился в запоздалой Германской империи. Позднее империалистическо-европейское развитие страны в условиях основательно разрушенной христианской традиции толкнуло Германию на путь вульгарного языческого национализма, инициирования мировых войн и выработки оккультного расового учения. Самонадеянное человекобожие Европы закономерно привело один из самых рациональных ее народов к сумеркам разума и нравственного самосознания, к кризису гуманизма и подвластности сумрачным расовым инстинктам. Уже в озарениях до безумия гениального Ницше обнаружился животный оскал Человекобога, не знающего над собой никакой высшей воли, кроме собственной воли к господству над всем и над вся. Ницше — первый солдат Человекобога — смело выявил антихристову пустоту европейской души. Гениальный безумец изрек: «Бог умер: ныне хотим мы, чтобы жил Сверхчеловек» — и призвал: «Человек должен становиться все лучшее и злее… Для лучшего в Сверхчеловеке необходимо самое злое».
Нужно учесть, конечно, что в лице национал-социалистической Германии Европа реагировала на советский интернационал-социализм. Однако марксистское поветрие пришло к нам из той же Германии, большевистская же партия была мощно поддержана в 1917 году опять-таки немецкими деньгами, а потом всякого рода «прогрессивной» публикой остальных западных стран. Стоит ли удивляться, почему против собственного кровного детища, опутавшего Россию колючей проволокой сталинских лагерей, германо-европейский дух не изобрел ничего лучшего, чем газовые камеры и расовый антиславянизм нацистов.
Между тем, согласно свидетельству ряда наблюдателей процесса формирования национал-социалистической идеологии, именно выходцы из России, с их опытом коммунистического разгрома русского государства и русской культуры, оказали заметное влияние на обострение немецкого национального самосознания, грубо униженного несправедливостью Версальского договора, на уяснение немецкой интеллигенцией интернациональной угрозы большевизма. Однако, в конечном счете, Европа в лице Германии оказалась не в силах создать духовно положительной, высокой и благородной идейной альтернативы большевистскому материализму и интернациональному социализму (которая бы соединила христианские ценности со здоровым национальным началом и высоким культурным самосознанием), выдвинув против марксистского коммунизма еще более «передовое» по своему антихристианскому духу, более злое, агрессивное и бесчеловечное учение. Ведь марксисты-большевики, отрицая Христа, поклонялись идеалу земного рая для всего человечества, уповали на всемирное братство трудящихся, верили в безусловную ценность социального равенства и справедливости, отрицали власть денег и эксплуатацию человека человеком, и в этих своих воззрениях были приверженцами сравнительно более классической гуманистической культуры, чем адепты нацизма. Последние, решительно отказавшись от старого европейского гуманизма, рационализма и социального универсализма XVIII -XIX вв., воздвигли себе божество в виде Великого Зверя — бога расы, крови и насильственного самоутверждения. «…Расизм в религиозном своем самоопределении,- верно замечал С.Н. Булгаков, — представляет собой острейшую форму антихристианства, злее которой вообще не бывало в истории христианского мира… Она злее прямого воинствующего безбожия французских энциклопедистов, ненависти к святыни марксистов и варварства большевизма, потому что все они противопоставляют христианской вере неверие, пустоту отрицания и насилие гонения, не имея собственного положительного содержания. Между тем, «настоящий сын погибельный», по апостолу Павлу, приходит «во имя свое», он себя противопоставляет Христу и церкви Его. Это есть не столько гонение, сколько соперничающее антихристианство, «лжецерковь»…» [1]
Итак, Германия ополчилась против России в значительной мере как ударная сила западноевропейской цивилизации, ибо вся Европа тогда была больна фашизмом. На интернациональном Конгрессе фашистских партий, созванном Муссолини в Монтрё (1934 г.), участвовали представители почти 30 стран. В армии Гитлера в 1941 г. были сотни тысяч солдат союзных стран – итальянские, испанские, французские, голландские, румынские, венгерские, финские, чешские и словацкие воинские формирования. Почти половина всех европейских государств вступила вместе с германскими нацистами в войну против России, а остальные страны Европы работали на Германию. Не случайно Гитлер 30 июня 1941 г., пришел к выводу о сложившемся в результате войны против России европейском единстве. Комментируя это суждение Гитлера в одной из своих последних книг, В.В.Кожинов справедливо заключает, что «это была вполне верная оценка положения. Геополитические цели войны 1941 – 1945 годов фактически осуществляли не 70 млн. немцев, а более 300 млн. европейцев, объединенных на различных основаниях – от вынужденного подчинения до желанного содружества, – но так или иначе действующих в одном направлении»[2] .
И перед измученной, изуродованной большевизмом Россией встала роковая необходимость или покориться чужеземной силе, или дать могучий военный ответ на вызов воинствующего расизма, защитить свои святыни, свое право на историческое существования и вместе с тем в очередной раз спасти Европу от нее же самой, от новой формы одержимости высокомерной, агрессивной стихией.
[1] Булгаков С.Н. Расизм и христианство // Тайна Израиля. «Еврейский вопрос» в русской религиозной мысли конца XIX — первой половины ХХ вв.-СПб.: София, 1993. С.362-363.
[2] Кожинов В.В. Россия. Век ХХ –й (1939–1964). М.: Алгоритм, 1999. С. 15