Возрождение Державы информационно аналитический портал
Прошло уже больше 60 лет как умер Сталин, но чем дальше от нас удаляется дата его смерти, тем востребованность его личности возрастает. И ожесточенность споров о его личности тоже. Сколько написано панегириков особенно при его жизни и сколько вылито грязи на его могилу! Споры о его деятельности, перемешанные просто с откровенной ложью, не прекращаются. Одно время была даже запущена компания по «десталинизации», но сейчас вроде бы слегка приутихла. В б. СССР не осталось ни одного памятника (вру, осталось два: на родине, в Гори, и на могиле в Кремле). Особенно стараются, так называемые, писатели. В их книжках то и дело встречаются слова «Сталин думал…», «Сталин хотел…» и дальше какая-нибудь гадость. Современников, знавших Сталина, уже не осталось, даже дети людей, знавших Сталина при жизни, почти все ушли из жизни. Откуда эти писатели знают, что думал этот человек? Однако «писатели» бойко пишут «Сталин задался целью…» как будто он им лично на ушко сообщал свои планы.
Сталин был настоящим руководителем и в свои планы никого не посвящал. Поэтому, когда писатель пишет, что «Сталин хотел», писатель автоматически ставит себя на место вождя и представляет, как бы поступил он на месте Сталина. Так что низкие поступки, приписываемые Сталину, на самом деле случились бы, если бы автор высказывания неожиданно сам стал вождем. Даже Черчилль, личность, сравнимая со Сталиным, не удержался от этой традиции и приписал ему свои планы. В своей речи в Фултоне в 1946 г. он заявил:
«…Я не верю, что Россия хочет войны. Чего она хочет, так это плодов войны и безграничного распространения своей мощи и доктрин. Но о чем мы должны подумать здесь сегодня, пока еще есть время, так это о предотвращении войн навечно и создании условий для свободы и демократии как можно скорее во всех странах. .. Из того, что я наблюдал в поведении наших русских друзей и союзников во время войны, я вынес убеждение, что они ничто не почитают так, как силу, и ни к чему не питают меньше уважения, чем к военной слабости. По этой причине старая доктрина равновесия сил теперь непригодна. Мы не можем позволить себе — насколько это в наших силах — действовать с позиций малого перевеса, который вводит во искушение заняться пробой сил…»
Вчитайтесь в текст – мысль Черчилля проста: как только русские увидят, что силы Запада равны силам Советов, Советы немедленно начнут войну с целью завоевать Запад. Что за логика!? Это при том, что по свидетельству даже западных СМИ, СССР в 1946 г. был «страной инвалидов и вдов». Почему так? А все потому, что сам лорд Мальборо так бы и поступил (доказательство — план «Немыслимое»)
В своих исторических суждениях исследователю следует полагаться только на задокументированные факты. К таковым, в частности, относятся журналы записей дежурных секретарей приемной И.В.Сталина в его кремлевском кабинете. Судя по персонам, которые посещали этот кабинет, он служил и для заседаний Политбюро и для заседаний Ставки Верховного Главнокомандующего и просто для приема посетителей. Вот как описывает А.Е. Голованов, как он попал в этот кабинет. Будучи летчиком ГВФ, он написал на имя Сталина записку, где на основании опыта войны в Испании и особенно финской компании обосновывал необходимость серьезной подготовки военных летчиков слепым полетам по приборам. Это было особенно актуально после того как Чкалов с Осипенко разбились при испытаниях именно во время слепого полета. Записку Сталину Голованов написал где-то в средине января 1941 г., а в 20 числах января ему позвонили домой и состоялся такой разговор [А.Е.Голованов.Дальняя бомбардировочная. ООО «Дельта НБ»; Москва; 2004]:
«Товарищ Голованов, говорят из ЦК, помощник товарища Маленкова — Суханов. С вами хотели бы здесь поговорить. Вы можете сейчас приехать?
— Могу…
Встретившись в приемной с Сухановым, я, не успев даже спросить о цели моего вызова, был проведен в довольно большой кабинет, где за столом, наклонив голову, сидел довольно грузный человек и что-то писал. ..
— Будем знакомы — Маленков. — Встав из-за стола, он протянул мне руку. — А мы были уверены, что вы сегодня не прилетите! …
Лифт спустил нас вниз, мы пересели в машину и поехали… Не прошло и пяти минут, как машина остановилась, и я увидел небольшой подъезд, освещенный электрической лампочкой. Мы поднялись на второй этаж, вошли в комнату, где сидели два незнакомых человека. Маленков предложил мне раздеться, разделся сам, сказал мне, чтобы я немного подождал, и пошел в открытую дверь. Бритый наголо, невысокого роста плотный товарищ поинтересовался, не я ли Голованов, тоже спросил, как мы долетели в такую погоду, но тут раздался звонок и он быстро ушел в ту же дверь, затем сразу вернулся и сказал:
— Проходите, пожалуйста.
Я прошел через небольшую комнату и увидел перед собой огромную дубовую дверь. Открыл ее и оказался в кабинете, где слева стоял длинный, покрытый зеленым сукном стол со многими стульями по обе стороны.
Несколько человек сидели, некоторые стояли. На стене висели два больших портрета — Маркса и Энгельса. Впереди у дальней стены стоял дубовый старинный стол, а справа от него — столик с большим количеством телефонов — это все, что я успел заметить, ибо от дальнего стола ко мне шел человек, в котором я сразу узнал Сталина. Сходство с портретами было удивительное, особенно с тем, на котором он был изображен в серой тужурке и того же цвета брюках, заправленных в сапоги. В этом костюме он был и сейчас. Только в жизни он оказался несколько худее и меньше ростом.
— Здравствуйте, — сказал Сталин с характерным грузинским акцентом, подходя ко мне и протягивая руку. — Мы видим, что вы действительно настоящий летчик, раз прилетели в такую погоду. Мы вот здесь, — он обвел присутствующих рукой, — ознакомились с вашей запиской, навели о вас справки, что вы за человек. Предложение ваше считаем заслуживающим внимания, а вас считаем подходящим человеком для его выполнения.
Я молчал. Эта совершенно неожиданная встреча всего лишь через несколько считанных дней после того, как я написал записку, ошеломила меня. Конечно, я знал, что на всякое обращение должен быть какой-то ответ, но такой быстрой реакции, да еще лично самого адресата, даже представить не мог. Впоследствии оказалось, что такому стилю работы следовали все руководящие товарищи.
— Ну, что вы скажете?
Сказать мне было нечего. Я совершенно не был готов не только для разговора на эту тему со Сталиным, но довольно смутно представлял себе и саму организацию дела. Что нужно делать, я, конечно, знал, а вот как все организовать, абсолютно не представлял себе. Сталин, не торопясь, зашагал по ковру…
Говорил Сталин негромко, но четко и ясно… Я огляделся и увидел за столом ряд известных мне по портретам лиц, среди которых были Молотов, Микоян, Берия, Маршал Советского Союза Тимошенко, которого я знал по финской кампании как военачальника, успешно завершившего боевые действия и ставшего после этого наркомом обороны. Были здесь также маршалы Буденный, Кулик и еще несколько человек, которых я не знал. Видимо, шло обсуждение каких-то военных вопросов. Маршал Тимошенко был в мундире.»[1]
В кремлевском кабинете решались разные вопросы . Это не был прием посетителей, как в позднее советское время у депутатов Верховного Совета по месту постоянной работы раз в месяц на два часа — это были деловые совещания и длительность их была не ограничена. Вот на этом, о котором идет речь, например, было принято принципиальное решение о создании авиации дальнего действия.
На основании записей в журналах о приеме посетителей [На приеме у Сталина (под ред А.А.Чернобаева). М.: Новый хронограф, 2008. ] мной был составлен помесячный график интенсивности приема посетителей в кремлевском кабинете (см. рисунок), начиная с окончания финской кампании.
График четко распадается на несколько частей: мирное время после финской кампании до нападения фашистской Германии на СССР, начальный период войны до разгрома немцев под Сталинградом, последние два года войны и послевоенный период. График является фиксацией случайного процесса приема Сталиным с посетителей, в котором мы сплошной линией выделяем тренд во времени (или среднее) этого случайного процесса. Рассмотрим поподробнее полученные результаты.
1. Январь 1940 г. разгар войны с Финляндией. Интенсивность совещаний в Кремле составляет 200 мин в сутки, т.е. каждый день в январе 1940 г. проходят совещания по выработке решений по 3 часа 20 мин. При нынешнем 8-часовом рабочем дне это составляло бы 42% от всего суточного рабочего времени. К марту 1940 г.(окончание войны с Финляндией) интенсивность работы упала в два раза до 1,5 часов в сутки. До самого нападения гитлеровской Германии на СССР в июне 1941 г наблюдается постепенный спад интенсивности работы в Кремле. Тренд (сплошная линия, обозначающая среднюю интенсивность заседаний) падает с 2 часов до 1 часа 40 мин в сутки. В наступившее относительно мирное время можно было работать чуть менее напряженно.
2. Начало Великой Отечественной войны. Вопреки всем заявлениям недоброжелателей 22 июня 1941 г. в кабинете Сталина шло непрерывное совещание, начавшееся в 5 час 45 мин утра и закончившееся в 16 час 45 мин с 20-минутным перерывом от 12 час 05 мин до 12час 25 мин. Всего через этот кабинет в тот день прошло 29 человек. Общее время работы в этот день — 11 часов. 23 июня совещания начались в 3 часа 20 мин и продолжались до 6 час 25 мин утра . Затем был перерыв до 18 час 45 и снова совещание до 1 час 25 мин следующего дня. Всего за 23 июня было проведено совещание с 21 человеком. (Для сравнения в последние предвоенные дни была меньшая интенсивность работы. Так, 18 июня было принято всего 10 чел с 20 час до 0 час 30 мин, т.е. за четыре с половиной часа. А 16 июня 1941 г. прием длился вообще 50 минут). Как же откровенно искажают действительность некоторые, утверждающие, что после нападения Германии Сталин впал в панику и несколько дней отсиживался на даче.
Вот, например, что пишет в своих воспоминаниях А.И.Микоян :
«В субботу 21 июня 1941 г. мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире . Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной. Сталин по-прежнему уверял, что Гитлер не начнет войны.» [А.И. Микоян. Второе лицо в стране. В сб. Молотов. Второй после Сталина. М., Алгоритм,2012] А вот что свидетельствуют об этом дне записи в журнале посещений кремлевского кабинета Сталина:
| 1. т. Молотов | 18.27 — 23.00 |
| 2. т. Ворошилов | 19.05 — 23.00 |
| 3. т. Берия | 19.05 — 23.00 |
| 4. т. Вознесенский | 19.05 — 20.15 |
| 5. т. Маленков | 19.05 — 22.20 |
| 6. т. Кузнецов | 19.05 — 20.15 |
| 7. т. Тимошенко | 19.05 — 20.15 |
| 8. т. Сафонов | 19.05 — 20.15 |
| 9. т. Тимошенко | 20.50 — 22.20 |
| 10. т. Жуков | 20.50 — 22.20 |
| 11. т. Буденный | 20.50 — 22.20 |
| 12. т. Мехлис | 21.55 — 22.20 |
| 13. т. Берия | 22.40 — 23.00 |
| Последние вышли 23.00 |
В одиннадцать часов вечера закончился прием у Сталина. Когда же на квартире Сталина были члены Политбюро, о которых вспоминает Микоян? если Германия напала на СССР в 3.30 утра? Глубокой ночью? У них, у членов Политбюро была коллективная бессонница? Но может быть, Анастас Иванович называет заседанием Политбюро совещание у Сталин, расписание которого приведено выше? Все может быть. Дольше всего в кабинете был член Политбюро Молотов с 18. 27 до 23.00.Были кроме того Ворошилов, секретарь ЦК Маленков. Но самого-то Микояна в кабинете Сталина в тот день не было! Налицо явное противоречие. Может быть, существовало какое-нибудь иное Политбюро, в которое входил Микоян, но не входили Сталин, Ворошилов, Маленков?
Далее. Реконструируем по журналу посещений, как происходили события на следующий день 22 июня 1941 г. в день нападения Германии на СССР.
В 5.30 германский посол В.Шуленбург прибыл к наркому иностранных дел В.М. Молотову с нотой об объявлении войны, а затем в 5 час 45 мин (через 15 мин) Молотов одновременно с Берия, Тимошенко, Мехлисом и Жуковым прибыли в кремлевский кабинет. Секретарь ЦК ВКП(б) Маленков появился в кабинета Сталина в 7 час 30 мин, а член политбюро А.И.Микоян и того позже почти в 8 час утра. Таким образом, сразу после получения ноты о нападении фашистской Германии на СССР в кабинете Сталина собрались следующие должностные лица: нарком иностранных дел, нарком обороны, начальник Генерального штаба, начальник политического управления РККА, нарком внутренних дел, в 8 15 к ним присоединился нарком ВМФ — все по делу. Смотрим записи в журнале:
| 1. т. Молотов | вход в 5—45 м. | выход 12—05 м. |
| 2. т. Берия | вход 5—45 м. | выход 9—20 м |
| 3. т. Тимошенко | вход в 5—45 м. | выход 8—30 м. |
| 4. т. Мехлис | вход в 5—45 м. | выход 8—30 м |
| 5. т. Жуков | вход в 5—45 м. | выход 8—30 м |
| 6. т. Маленков | вход 7—30 м. | выход 9—20 м |
| 7. т. Микоян | вход в 7—55 м. | выход 9—35 м |
| 8. т. Каганович Л.М. | вход в 8—00 м. | выход 9—35 м |
| 9. т. Ворошилов | вход 8—00 м. | выход 10—15 м |
| 10. т. Вышинский | вход 7—30 м. | выход 10—40 м. |
| 11. т. Кузнецов | вход в 8—15 м. | выход 8—30 м. |
| 12. т. Димитров | вход 8—40 м. | выход 10—40 м. |
| 13. т. Мануильский | в 8—40 м. | выход 10—40 м. |
| 14. т. Кузнецов | вход 9—40 м. | выход 10—20 м. |
| 15. т. Микоян | вход 9—50 м. | выход 10—30 м. |
| 16. т. Молотов | вход в 12—25 м. | выход 16—45 м |
| 17. т. Ворошилов | вход в 10—40 м. | выход 12—05 м. |
| 18. т. Берия | вход в 11—30 м. | выход 12—00 м. |
| 19. т. Маленков | вход 11—30 м. | выход 12—00 м. |
| 20. т. Ворошилов | вход 12—30 м. | выход 16—45 м |
| 21. т. Микоян | вход в 12—30 м. | выход 14—30 м |
| 22. т. Вышинский | в 13—05 м. | выход 15—25 м |
| 23. т. Шапошников | в 13—15 м. | выход 16—00 м. |
| 24. т. Тимошенко | в 14—0 м. | выход 16—00 м. |
| 25. т. Жуков | выход 16—00 м. | выход 16—00 м. |
| 26. т. Ватутин | вход 14—00 м. | выход 16—00 м. |
| 27. т. Кузнецов | вход 15—20 м. | выход 15—45 м |
| 28. т. Кулик | вход 15—30 м. | выход 16—00 |
| 29. т. Берия | вход в 16—25 м. | выход 16—45 м. |
| Последние вышли в 16—45 м. |
И вот что примечательно – в 13час 15 мин после перерыва в несколько месяцев, вызванного назначением наркомом обороны Тимошенко, вновь появляется в кабинете Сталина бывший и будущий начальник Генерального штаба Маршал Б.М.Шапошников, отозванный из запаса, после неудачных попыток заменить его на Мерецкова и Г.К. Жукова.
Не находит подтверждения и следующее заявление Микояна:
«На седьмой день войны фашистские войска заняли Минск. 29 июня, вечером, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия[2]. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко, но тот ничего путного о положении на западном направлении сказать не мог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться в обстановке.
В наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал, что связь потеряна, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи — никто не знает. Около получаса говорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: «Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?»
Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5 — 10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые.»
Во-первых, совещания у Сталина 29 июля не было. По некоторым сведениям у него была сильная простуда с высокой температурой. Было совещание 28 июня 1941 г. и Тимошенко с Жуковым на нем были с 21 часа 30 мин до 23 час 10 мин, а А.И. Микоян появился позже в 23 час 30 мин и с Жуковым не пересекался. Во-вторых, даже если было замечание Сталина начальнику Генерального штаба, то оно было вполне оправдано. И Жуков не кисейная барышня, чтобы рыдать по поводу справедливого замечания.
А вот как описывает ситуацию в верхах в июле 1941 г. в то время командующий 212 полком ДБА будущий Главный Маршал авиации Голованов. 3 июля 1941 г. он был вызван в Кремль к Сталину.
«Через некоторое время я оказался в Кремле, в уже знакомом кабинете. Народу было много, но я мало кого знал. Вид у всех был подавленный.Многие из присутствующих были небриты, их лица, воспаленные глаза говорили о том, что они уже давно не высыпаются. Оглядевшись, кроме уже знакомых мне лиц, узнал, по портретам, Н. А. Вознесенского[3]. …Среди присутствующих резко выделялся Сталин: тот же спокойный вид, та же трубка, те же неторопливые движения, которые запомнились еще с первых моих посещений Кремля до войны, та же одежда.
— Ну, как у вас дела? — спросил Сталин, здороваясь.
Я кратко доложил обстановку и что за это время сделал полк.
— Вот что, — сказал Сталин, — мы плохо ориентированы о положении дел на фронте. Не знаем даже точно, где наши войска и их штабы, не знаем, где враг. У вас наиболее опытный летный состав. Нам нужны правдивые данные. Займитесь разведкой. Это будет ваша главная задача. Все, что узнаете, немедленно передайте нам. Что вам для этого нужно?
— Прикрытие, товарищ Сталин, — ответил я…
— На многое не рассчитывайте. Чем можем — поможем. Рассчитывайте больше на свои силы и возможности. Видите, что делается!»
Итак, даже после якобы разноса Жукову 29 июня 1941 г в Генштабе ничего не изменилось. И через четыре дня после этого Верховный Главнокомандующий обращается лично, нарушая субординацию, напрямую к командиру полка, поручая ему произвести разведку, а Генштаб, многозвездные генералы и маршалы оказываются бессильными[4].
Постепенно интенсивность приема в кремлевском кабинете падает. Оно и понятно, однако два экстремума: в ноябре 1941 г. и апреле 1942 г. нуждаются в объяснении. Ноябрь 1941 г. — немецкий дозор в Химках, немецкие десантники высаживаются в ЦПКО – хотя все это временные успехи немецкого наступления, и Сталин 7 ноября проводит парад на Красной площади, однако предосторожность никогда не бывает излишней и Ставка на время перебирается из кремлевского кабинета в другое место.
Мало кто из москвичей помнит первоначальное название нынешнего метро «Партизанская». При строительстве ей было дано название «Стадион им. Сталина», ибо там практически у самого выхода строился огромный спортивный комплекс, где теперь территория Института физкультуры ГЦОЛИФК. Достроить спортивный комплекс до войны не успели, однако под стадионом успели выстроить инженерное сооружение, теперь называемое «бункером Сталина», там и сейчас есть персонал и туда водят экскурсии. Вот там в напряженные дни обороны Москвы и собиралась Ставка.
И еще один аспект. А.И.Микоян обвиняет Сталина, что тот подавлял партийную демократию и в качестве доказательство приводит следующий тезис:
«…созванный по требованию (выделено мной В.К.)членов Политбюро Пленум ЦК в конце сентября 1941 г. , несмотря на то, что большинство членов Политбюро прибыло, не был открыт, и Сталин не счел нужным хотя бы на несколько часов собрать товарищей и сказать несколько слов об обстановке, хотя члены ЦК нуждались в правдивой оценке положения и постановке задач, стоящих перед партией в связи с войной».
Не знаю, что и сказать. Во-первых, это сентябрь 1941 г. Как следует из журнала посещений Сталина (см. рис), интенсивность совещаний в Кремле достигала в тот месяц три часа 20 мин в сутки. Сутки не резиновые. Откуда взять еще несколько часов на то, чтобы сказать об обстановке на фронтах. И зачем? Ведь практически все члены Политбюро (10 членов и 5 кандидатов в члены) каждый день участвовали в работе совещания в Кремле и следовательно, обстановку на фронтах знали. Исключение составляли Андреев, Калинин, Шверник и Хрущев. Последний был в то время секретарем ЦК КПУ, не часто бывал у Сталина и объективно мог не знать обстановку на ВСЕХ фронтах[5]. Так ради Н.С.Хрущева надо было собирать Пленум ЦК? Дальше. Пленум требует подготовки, много людей будет задействовано, а какой результат: «Заслушав и обсудив, Пленум ЦК ВКП(б) постановляет…» А что он может постановить? «Усилить работу по мобилизации партии и советского народа на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками!». Так это можно написать и без Пленума. Или «В связи с допущенными серьезными ошибками в руководстве партией и государством освободить И.В.Сталина от должности Генерального секретаря ЦК ВКП(б)» — вот, может, это и была тайная мысль тех, кто собрал членов Политбюро в сентябре 1941 г. Не забудем, что в партии оставалось еще много замаскировавшихся троцкистов, что показала перестройка и ускорение 1985 г.. Одним словом, кто-то кует победу, а кто-то примеряется к власти.
Второй пик интенсивности работы в кремлевском кабинете Сталина наблюдался в апреле 1942 г. Большая интенсивность работы связана с подготовкой летней компании. Почти на каждом совещании у Сталина был начальник Генерального штаба Б.М.Шапошников.
Еще один пик в июле 1942 г. вызван тем обстоятельством, что после неудачного наступления под Харьковом 12 мая -17 мая 1942 г. перед шестой армией Паулюса практически открылся оперативный простор для реализации плана «Блау» — захвата кавказской нефти и овладения Сталинградом. Особенностью этого поражения было то обстоятельство, что вермахт планировал начать наступление в том же самом месте на 4 дня позже 16 мая. Силы сторон были примерно равны. Однако, как известно, наступающие должны иметь трехкратное превосходство, ибо при наступлении несут большие потери. В результате получилось то, что получилось. Понеся потери 200- и 300-ми, наши войска оказались в кольце и были взяты в плен в большом количестве. Поэтому впереди наступающих немецких войск, во-первых, почти не осталось боеспособных советских войск, а во-вторых, условия местности таковы, что вплоть до Дона не было естественных препятствий, которые хоть на некоторое время могли бы задержать движение противника, особенно танков. Как пишет в своих записках адъютант Паулюса, в день немецкие войска проходили 30-40 км – столько, сколько могла пройти пехота пешим порядком. Основные потери были небоевыми, простудного характера, ибо немцы не могла привыкнуть к степному климату юга России – днем под 40 град Цельсия, а ночью до 10.
Самое интересное, все мемуаристы в один голос утверждают, что Ставка (или лично Сталин) постановили, что немцы будут наступать на Москву и они тут не при чем. А где же была разведка? А о чем думали командующий Юго-Западным фронтом маршал С.К. Тимошенко и член военного совета Н.С.Хрущев? Правильно говорят, что у победы много родителей, а поражение – всегда сирота.
Через год в совершенно аналогичной ситуации перед битвой на Курской дуге командующий Центральным фронтом К.К. Рокоссовский понял замысел немецкого командования и создал глубоко эшелонированную оборону. Ему тоже сверху предлагали ударить первым, но он настаивал на том, что надо дождаться нападения вермахта, измотать немецкие войска и только после этого переходить в наступление[6]. Он взял на себя ответственность за это решение, и Сталин, несмотря на возражения и штабистов, и командующих, и членов Политбюро, встал на сторону Рокоссовского. Гитлер несколько раз переносил дату начала наступления, в Ставке царила растерянность, раздавались голоса, что немецкое наступление будет в другом месте, что надо было не слушать Рокоссовского. Я представляю, как переживал Константин Константинович[7] — ведь он уже был один раз арестован, второй раз ему бы, наверняка, светила судьба Д.Г. Павлова.
Я думаю в том, что под Курском не повторился сценарий второй харьковской операции и война не затянулась на долгие годы, огромная заслуга Рокоссовского. Я считаю, что это пример гражданской позиции настоящего патриота Родины. Узнав о начале немецкого наступления под Курском, И.В.Сталин, обращаясь к командующему авиации дальнего действия А.Е.Голованову, сказал – «Опять Рокоссовский прав!» [Голованов.Цит. соч.]. Историки утверждают, что Сталин называл по имени отчеству только двух человек Б.М.Шапошникова и К.К. Рокоссовского. И как мы видим, заслуженно.
Ставка активно работала над преодолением последствий поражения под Харьковом. Это отразилось на интенсивности работы в кремлевском кабинете Сталина. Шапошников по здоровью был переведен на другую работу, но или новый начальник Генштаба А.М.Василевский, или комиссар Генерального штаба Ф.Боков присутствуют практически на каждом совещании. Тогда же (28.07.42 г.) был издан знаменитый приказ №227 «Ни шагу назад!»
3. Третий период начинается июля 1943 г. и продолжается до июля 1946 г. Он характеризуется стабильной величиной интенсивности работы в кремлевском кабинете около 90 мин в сутки ±30 мин. Стабильность объясняется тем, что вся государственная и военная машина перешла на военные рельсы и стала работать в стационарном режиме. Военные воевали, Генштаб планировал, промышленность работала — все знали свое место в строю. По данным В.М.Симчеры [Как возродить экономику России: реформировать, не разрушая, книга 3. М., ТЕИС, 2006, стр. 757] в 1944 г. наблюдался прирост ВВП аж на 12% — небывалый случай в условиях разрушительной войны. В этой ситуации Ставке Верховного Главнокомандующего достаточно было уделять текущей обстановке ежесуточно примерно по полтора часа. Даже битва на Курской дуге не потребовала от Ставки особенных усилий. По крайней мере, интенсивность работы в Кремле практически не возросла.
(продолжение следует)
- По записи в журнале посещений И.В.Сталина первый раз Голованов попал в кремлевский кабинет 25 января 1941 г. В это время в кабинете находились: Маленков,. Рычагов, Микоян, Молотов, Берия, Тимошенко, Буденный, Мерецков, Кулик, Козлов, Ватутин, Картушев. Странно, что Голованов не упоминает среди присутствующих начальника Главного управления ВВС П.В. Рычагова, видимо, в то время даже широким массам летчиков тот еще не был известен
- Микоян все время пытается показать свою особенную личную близость к Сталину. Здесь он сообщает, что в составе всего четырех человек: нарком иностранных дел; нарком внутренних дел; секретарь ЦК, заместитель Сталина по партии и он, в то время нарком внешней торговли(?!), едут в Генштаб. То он в составе Политбюро (их 10 чел) полуночничает в ночь с 21 на 22 июня в кремлевской квартире у Сталина. Однако записи приема не подтверждают приближенность Анастаса Ивановича к вождю: Микоян бывает у Сталина не часто и не похоже, что он его личный друг (30 раз из174 совещаний в 1941 г. после начала войны)
- Голованов не указал, что одновременно с ним у Сталина , кроме В.М.Молотова и Вознесенского, находились Г.К.Жуков, нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов, командующий ВВС Жигарев, зам пред СНК Булганин.
- И Голованову этого не забыли. В 1953 г. уже Главный Маршал авиации отправлен в отставку без пенсии и вынужден на себе пахать землю на приусадебном участке, а жена доить корову, чтобы прокормиться. Хорошо, что им помогла друг семьи няня их пяти детей.
- После 22 июня 1941 г. до конца 1941 г. в кабинете Сталина было проведено 174 заседания и Н.С.Хрущев был там только 2 раза: 19 и 20 декабря и не как член Политбюро, а как член военного совета фронта вместе с командующим фронтом Тимошенко и начальником Генштаба Шапошниковым. А.И.Микоян был чуть больше — 30 раз. Л.П.Берия и Б.М.Шапошников бывали в эти дни в кабинете Сталина в два раза чаще.
- «Сейчас, конечно, трудно сказать, как бы развернулись дальнейшие события, если бы Гитлер, проводя совещание 4 мая 1943 года, послушал командующего 9-й армией генерал-полковника Моделя, который на этом совещании заявил о том, что противник …рассчитывает на наше наступление, а поэтому для того, чтобы добиться успеха, нужно следовать другой тактике, а еще лучше, если вообще отказаться от наступления. Проявили колебания на этом совещании и фельдмаршал Манштейн, командовавший тогда группой армий «Юг», и фельдмаршал Клюге, который возглавлял войска группы армий «Центр». Однако Гитлер, преследуя политические цели — восстановить пошатнувшееся международное положение Германии, пренебрег этими советами и принял решение на наступление. Начав первыми наступление, войска рейха обрекли себя на катастрофу».[Голованов. Цит.соч]
- Когда немецкие войска перешли в наступление, у меня как будто бы гора с плеч свалилась,— в личной беседе сказал К.К.Рокоссовский А.Е.Голованову.
Киселев Владимир Николаевич
Специально для информационно-аналитического портала «Созидатель«
1 комментарий
Pingback: На приеме у Сталина. Часть 2. - Возрождение Державы