Юрий Булычев «Особенности крепостного права в России, земельное мировоззрение крестьянства»

Рассматривая в свое время социальные последствия петровских преобразований, мы отмечали, что государственная европеизация России привела к оформлению двух различных культурных укладов в русском обществе: гражданского (интеллигентно-городского) и общинного (крестьянско-деревенского), причем значительная часть последнего попала в крепостную зависимость от европеизированного дворянского сословия.

Мы признали также историческую неизбежность и относительную целесообразность такого противоречивого социального порядка, поскольку худо ли, бедно ли, но он позволил сочетать стабильность традиционных устоев страны с развитием просвещения, науки и техники. Условием данного сочетания являлось принципиальное неравенство сословных функций крепостных крестьян, лишенных целого ряда гражданских прав, и дворян-землевладельцев, свободных от обязательной службы, имеющих различные гражданские права, возможности многостороннего личного совершенствования и представляющих в совокупности довольно развитое гражданское общество.

Осмысливая реалии крепостного права в истории отечественной цивилизации, следует остерегаться всякого рода крайностей, еще недавно отличавших нашу историографию, которая в силу известных политико-идеологических причин увлекалась описанием ужасов крепостничества. Сословно-тягловый строй, установившийся у нас с древних времен, являлся данью исключительно сложным условиям российской природно-географической среды, а также обстоятельствам круговой обороны, в каких развивалось московское государство [1]. Социальная система Российской империи была исторической наследницей московского тяглового строя. Все ее сословия так или иначе были служилыми. Даже после освобождения дворянства Петром Третьим и Екатериной Второй оно все равно тянуло лямку государственной службы на военном и гражданско-административном поприщах, получая за это поместья. Городское сословие имело право и обязанность заниматься торговлей и ремеслом, выплачивая в казну налоги. Не было лишено определенных государственных обязанностей и духовенство. Что же касается крестьян, то они, служа государству на ниве хлебопашества, оказались прикреплены к земле и, следовательно, к землевладельцам. При этом крепостное государство не было тоталитарным. По верному определению И.А.Ильина, оно представляло собой регулирующее, регистрирующее и полное ответственности государственное установление, где народное хозяйство строго управлялось, а частная собственность облагалась высокими налогами, но не упразднялась. Ведь русское государство строилось под влиянием христианских ценностей. Оно не могло не уважать личное духовное существо даже в крепостных своих подданных. Поэтому начало милосердия, права и справедливости никогда не исчезало из жизни традиционной России, чему в огромной степени способствовали особенности русского патриархального быта.

Обращая внимание на эту общественно-психологическую сторону русского общества, известный историк И.Е.Забелин говорил, что своеобразная сила нашего патриархального быта была так велика, что даже петровская реформа оказалась во многом перед ним бессильною. Семейный колорит внутренним образом окрасил все социальные формы России Петра Первого, не исключая крепостничества. «Вот почему в нашем рабстве, в его существе, постоянно скрывалось какое-то родственное благодушие, смягчавшее даже и силу крепостных отношений, так что раб и холоп становились у нас детьми, чадами дома… Во всех этих отношениях, — писал Забелин, — господствовало наиболее чувство родства — отечества и детства, а вовсе не чувство рабства; господствовало чувство тесной, неразрывной родовой связанности людей, а не чувство юридически выработанных отношений рабов к господину. В глубине этих-то чисто родовых отношений и скрывается весь смысл нашей истории, нашей нравственной и общественной культуры» [2] .

Конкретные представления о православно-патриархальном быте дореформенной деревни можно почерпнуть, к примеру, в очерках В.В.Селиванова, впервые опубликованных в 1856-1857 гг. в «Русской беседе» под общим названием «Год русского земледельца». Рекомендуя всем интересующимся обычаями традиционной деревенской жизни ознакомиться с очерками названного автора, мы позволим себе процитировать только один их фрагмент (о всенародном праздновании святой Пасхи), в качестве живой иллюстрации выше сказанному.

«В имении, где живет помещик, все крестьяне, мужики и бабы, от мала до велика, идут прямо после обедни в барский дом разговляться, если случится военный постой, то и солдаты. Когда господская семья разговелась, на том же столе, в зале, ставится огромный кулич и пасха, нарочно приготовленные для народа. Крестьяне христосуются с барином, барынею, барышнями и детьми в губы по три раза и дают красные яички, которые отдаются по большей части их же детям или холостым ребятам и горничным и вообще тем, которые не имеют своего хозяйства.

Потом каждому разговляющемуся подносят по рюмке вина; все пьют брагу и, поблагодарив господ расходятся по домам. Так до сих пор ведется исстари во многих домах. И где мнимая цивилизация и западное просвещение еще не убили благословенных обычаев предков, то до сего времени под двунадесятые праздники и другие, большие, чтимые народом, в залах господского дома служатся всенощные, на которых собираются желающие молиться со всей деревни: и дворовые, и крестьяне всех возрастов обоего пола. Это сближение господ с народом имеет высокий нравственный смысл. Конечно, на другой день неизбежно понадобится хорошо вымыть пол, и потому в тех домах, где существуют лакированные паркеты и чистота полов стала выше чистоты нравственной, там этот обычай уже не исполняется» [3] .

Хотя крепостной строй и не был непереносимым в житейско-хозяйственном отношении, он, однако, решительно противоречил христианской вере в достоинство человека, вызвав в XVII и XVIII веке два крупных народных восстания, возглавленных Степаном Разиным и Емельяном Пугачевым. В XIX столетии, по мере общего развития личности крестьян, крепостничество все более ясно осознается наиболее развитыми из них как безнравственность и несправедливость. Об этом свидетельствуют строки, принадлежащие перу крепостного автора поэмы «Вести о России», который обращает внимание именно на отрицательные последствия рабства для человеческой личности и на ущерб, наносимый им, общественной нравственности:

 

О, участь горька мужиков!

В тумане дни их протекают.

Мне жаль себя и земляков:

В нас все таланты погибают.

 

В другом месте народный поэт горько заключает:

 

Один другому все тираны…

Нам и Евангелия свет

Во мраке ложных дел не светит.

 

Невольничьи порядки в равной мере, хотя по разным мотивам, осуждали все мыслящие люди России, будь то либеральные западники, революционные социалисты или консервативные славянофилы. Русские монархи также понимали неуместность строя, близкого к рабовладельческому, в православной стране. Они не могли не отдавать отчет в отрицательном влиянии рабовладения на духовное, политическое и экономическое состояние государства, издавна стремясь сузить сферу крепостного права.

Как известно, мысль об освобождении крестьян посещала Екатерину II. Александр I был внутренне вполне готов это сделать, но не мог осуществить своей мечты, ибо не имел реальных возможностей. Проблема отмены крепостного права приобрела практическое значение в царствование Николая Первого. Император внимательно изучал материалы по крестьянскому вопросу, создавал секретные комитеты, подбирал людей, способных осуществить реформу, которых ставил в известность, что готовится вести против рабства процесс и освободить крестьян по всей империи. Царь назначил противника крепостничества Павла Дмитриевича Киселева (1788-1872), отличавшегося глубокой честностью, знанием дела, широким просвещенным кругозором, на должность министра государственных имуществ и поручил преобразовать быт казенных крестьян, чтобы по образцу этой реформы освободить и помещичье крестьянство. В течение 18-летнего управления министерством П.Д.Киселев, возведенный в графы, твердо осуществлял свою программу — ограждать казенных крестьян от всяких попыток превратить хотя бы одну их группу в частное владение, ослаблять крепостное право повсеместно и уменьшать число крепостных в стране. Киселев обеспечил отличное руководство подведомственными крестьянами, быстро поднял их благосостояние и ввел широкое крестьянское самоуправление, главные черты которого послужили новому устройству народного быта после отмены крепостного права. Благодаря крестьянской политике в царствование Николая Первого в правовое сознание была внесена мысль, что крепостной человек не есть собственность частного лица, а подданный государства и что крестьянина и землевладельца объективно связывает отношение к земле, с которой крестьянина нельзя согнать.

Стало быть, не следует ставить падение крепостничества в зависимость от каких-либо внешних обстоятельств, вроде влияния европейского просвещения или неуспешной Крымской войны. Вынужденное прибегнуть к закрепощению сословий не по убеждению в его оправданности, а по чисто внешней, материальной необходимости, русское государство в петербургский период вполне закономерно шло к отмене крепостной системы не только относительно дворян, но и крестьян. Создание крепкого бюрократического аппарата, способного оттеснить крепостнически настроенное дворянство от управления государством и дать свободу маневра Верховной власти, масштабные подготовительные мероприятия, содействие должному просвещению общества — все эти шаги верховной власти, осуществленные главным образом в Николаевскую эпоху, сделали возможным исторический акт 19 февраля 1861 года.

С началом царствования Александра II наблюдается резкий рост антикрепостнических настроений в обществе. В 1856 и 1857 годах по рукам в Москве и Петербурге начинают ходить многочисленные записки о необходимости освобождения крестьян, среди которых особенно большим успехом пользовалась рукопись Ю.Ф. Самарина.

Юрий Федорович Самарин (1819-1876) сыграл видную роль в процессе подготовки отмены крепостного права. Получив прекрасное домашнее образование, закончив философский факультет Московского университета, он подружился с А.С.Хомяковым и стал ревностным участником кружка славянофилов. В 1840-х годах Самарин глубоко изучил историю освобождения крепостных в Западной Европе, а в конце 50-х — начале 60-х годов принял деятельное участие в разработки проекта освобождения крестьян с землей.

Отмена крепостного права открыла период «Великих реформ» общественно-государственного строя России. Период крайне сложный, болезненный, предельно   ответственный, поскольку страна, завершая полуторавековой цикл, вновь выходила на роковое историческое перепутье. Дальнейшая эволюция русской цивилизации могла бы повести или к росту новой органичности и социально-экономической самобытности российского общества, внутри которого пали крепостные стены между дворянско-интеллигентской и крестьянской Россиями, или к распаду остатков органичности и традиционности, искусственно сохраненных крепостной деревней, но слабо выраженных в высшем слое. Очевидно, первый путь в творческом принципе своем оказывался весьма сложным и маловероятным, ибо требовал высокой национально-культурной сознательности от интеллигенции и направляющей твердости власти, в духе того просвещенного консерватизма, который воплотили в себе лучшие люди русской мысли и культуры. Второй путь был, безусловно, более вероятен, если учесть умственное состояние преобладающей части интеллигенции, мощное давление социально-исторического опыта Европы и пассивность народной массы, не обладавшей ясностью своих социальных идеалов.

В этих условия возникала уже хорошо нам известная опасность интеллигентского проведения реформы в интересах народа, но без желания знать его мнение, его традиционные понятия о жизни, земле, смысле хозяйственной деятельности. Между тем эти понятия были очень самобытны и имели мало общего с представлениями о нуждах крестьянина, сложившимися в сознании русского либерала.

К сожалению, наша историческая наука не может похвастаться многочисленными исследованиями миросозерцания русских крестьян XIX века. Однако то, что имеется в нашем распоряжении, свидетельствует, с одной стороны, об их недовольстве крепостным состоянием, а, с другой, о вполне консервативном миросозерцании народной массы. То есть все многочисленные факты крестьянского протеста и даже неповиновения с 40-х по начало 60-х годов XIX в. отнюдь не свидетельствуют о неприятии народом ни царской власти, ни сословной системы, ни даже крепостного права. «В действительности… многие выступления были направлены не против крепостного права как такового, а против злоупотреблений крепостным правом»[4], — замечает один из исследователей этого вопроса. Традиционные особенности крестьянского мировоззрения обусловливали органическое включение в народное «мы» не только общины (мира), но Бога и царя. Зачисляя в «они» помещиков, поднимая бунт против своих душевладельцев, крестьяне стремились не к некой малопонятной свободе и частной собственности, но к большей справедливости в рамках сложившейся системы и в предельном смысле к тому, чтобы быть такими же подданными своего царя, как и помещики. Далее мечты о ликвидации личной зависимости от помещика и желания платить оброк царю, крестьянский идеал справедливости в дореформенный период не поднимался. Царская власть настолько органично вписывалась в фундаментальные представления крестьянства о мироздании и земельном идеале, что в народе возможно было вызвать восстание только от имени царя и только в защиту существующего государственного строя. Этим общепризнанным историками консерватизмом простонародного миросозерцания объясняется то, что только 30 % всех крестьянских волнений за 1857-1860 гг. подавлялись военной силой, в то время как 70 % бунтов умиротворялись мирным увещеванием [5] .

Интересные факты можно найти в воспоминаниях революционеров 1860-1970-х годов, шедших поднимать крестьянство на революцию. К примеру, один из них пишет, что всякая попытка антиправительственной агитации буквально разбивалась о нравственно-покаянное воззрение крестьян. “По этому воззрению им приходится терпеть нужду и обиды и скверное обращение собственно потому, что они сами поголовно пьяницы и забыли Бога. Не помню за давностью, находил ли я аргументы, пригодные для того, чтобы доказать им, что “следствие” в данном случае принималось за “причину”, или пытался ослабить в них этот пессимизм как-нибудь иначе… Но остается факт, что я никак не мог сбить моих собеседников с их позиции” [6] .

Что же касается простонародного аграрного идеала, то он представлял собой своеобразный результат самобытности русской национальной истории. Стремясь приблизиться к пониманию крестьянского земельного мировоззрения, многие дореволюционные исследователи отмечали, что оно представляет собой, возможно, неповторимое явление в мировой истории. К примеру, известный народнический автор И.Бунаков считал, что главной предпосылкой формирования оригинального быта нашего народа служил огромный запас свободных земель, принадлежавших государственной власти и превращенный ею в казенный фонд, для вольной заимки и правительственного наделения колонистов. Всякий крестьянин, получивший возможность уйти с участка, на котором он сидел, обладал правом на новый надел из государственного колонизационного фонда. В русском крепостном государстве, писал Бунаков, выработалось массовое убеждение в праве крестьянства на свободные государственные земли. Государственная земельная собственность в общественном мнении крестьян стала народным достоянием. Выявление этого традиционного «права на землю» в уравнительно-передельной общине есть явление вторичное, производное, ибо оно могло вырасти только в атмосфере общенародного «аграрного мировоззрения», не предполагавшего для отдельного крестьянина прав личной земельной собственности, но твердо признававшего нравственное право всего крестьянства на свободные земли государства. В этой атмосфере быстро глохли всякие частнособственнические побуждения, и пышным цветом расцветало общекрестьянское право на народное земельное достояние. Причем русская государственная власть отказывалась защищать индивидуальные земельные права мелких владельцев. Она предоставляла разбор их земельных дел деревенским и волостным судам, с головой выдавая права отдельных владельцев сельским обществам. В конечном счете, ростки коллективизма превратились в мощное дерево передельной общины, в тени которой заглохли более слабые побеги индивидуалистического понимания земельной собственности, подытоживал вышеназванный автор. Осуждая западническое презрение относительно несоответствующего буржуазно-либеральному аршину крестьянского правосознания, Бунаков подчеркивал: «Современный русский крестьянин — исторический тип, выкованный веками суровой русской жизни. Его земельное миросозерцание — продукт тысячелетней культурной истории» [7] .

Таким образом, традиционные воззрения простонародной России объективно позволяли создать новую, государственно осмысленную систему организации жизни крестьянства, если бы руководящий слой империи смог прислушаться к мнению народа и достаточно точно выразить чуемый им земельный идеал, а не свои собственные либеральные представления о «счастье народа». Православное крестьянство обладало в прошлом веке высокой способностью быть верной опорой Церкви и царя, добросовестно выполняя все государственные обязанности. Более того, вне государственно осмысленного служения Богу, царю и православному царству на тяжелом, но жизненно необходимом хлебопашеском поприще русский крестьянин не видел оправдания своего бренного бытия. И если отмена крепостного права была проведена так, что православный крестьянин обнаружил свою государственную ненужность, был внутренне оскорблен в своих лучших надеждах, а внешне попал в такое смутное, двусмысленное положение, которое повлекло за собой плачевный всесторонний упадок деревни, а затем традиционных оснований жизни всей страны, то вина за это лежит не на нем.

[1] О природно-географическом факторе российского крепостного строя см. в кн. Л.В.Милова «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса». М.: РОССПЭН, 1998.

[2] Забелин И.Е. Домашний быть русских цариц в XVI и XVII столетиях. Новосибирск: Наука, 1992. С.40.

[3] Селиванов В.В. Год русского земледельца // Письма из деревни. Очерки о крестьянстве в России второй половины XIX века. М.:Современник, 1987. С. 28

[4] Литвак Б.Г. О некоторых чертах психологии русских крепостных первой половины XIX в. // История и психология. М.: Наука, 1971.С. 209.

[5] Там же. С. 210.

[6] Цит. по кн.: Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. Избр. произв. в четырех книгах. Кн. 2. М.: Мысль, 1965.С.452.

[7] Бунаков И. О ближайших путях развития России // Заветы.1914.№ 6. С. 26.