Возрождение Державы информационно аналитический портал
Если попытаться дать самую общую характеристику московской общественно-государственной системы, то следует назвать ее православным русским государством, органично соединившим христианский духовный универсализм с ярко национальным общественно-культурным типом. При заметном присутствии инородческого элемента, иноплеменные группы здесь в основном принимали русскую культуру. Высшие слои неславянских народностей входили в высший служилый класс, а низшие несли тягловые повинности наравне с простым русским народом. Московскую Русь отличало от феодальной Западной Европы и России петербургского периода господство религиозно-национальной идеи над сословной и, соответственно, принципа всеобщего национально-государственного служения над правами отдельных социальных групп.
Важнейшим признаком служилого характера московского общественно-государственного строя является такая специфическая его черта, как местничество. Места или ряды, бывшие предметом острых споров бояр, определялись относительным положением по службе одного боярского рода перед другим, так что родовая честь оказывалась неразрывно связанной со служебной. В идее «местнического отечества» – этого унаследованного от предков отношения по службе служилого лица и целой служебной фамилии к другим служилым лицам и фамилиям – В. О. Ключевский видел отражение понятия о боярстве как о «всеземском правительственном классе».
Сугубо государственно-служебное значение имело и московское крепостное право. Крестьяне в тот период прикреплялись к государству и сохраняли общегражданские права, а землевладельцы являлись как бы ответственными сборщиками казенных податей, обязанными платить их за беглых крестьян. По Уложению 1649 г. крепостной крестьянин был казенным тяглецом. В качестве такового он подлежал наделению земельным наделом и хозяйственным инвентарем. Он никоим образом не мог быть обезземелен, а его инвентарь, скот, деньги и всякий «домовой запас» не могли быть отняты. Крепостной имел право жаловаться на господские поборы и по суду возвращать незаконно отнятое имущество. Согласно Уложению, помещик, от побоев которого умирал крестьянин, подвергался смертной казни, а осиротевшая крестьянская семья обеспечивалась из имущества убийцы.
Русское законодательство исторически отличалось деликатным отношениям к области веры и мысли своих подданных, гораздо меньше вмешиваясь в эту область, чем власти в католической и протестантской Европе. Преступления против веры, разного рода ереси вообще на упоминаются в русских Судебниках и в минимальной мере, с осторожной краткостью очерчиваются в Уложении 1649 г. Интересно заметить, что в этом Уложении предусматривается наказание только за оскорбление Величества делом, но ничего не говорится о словесном оскорблении царя! Однако за лживое обвинение человека, за ложный донос тогдашняя власть наказывала подданных сурово, приравнивая клевету к убийству и грабежу.
Общественно-государственный строй Московской эпохи, со всеми его положительными и отрицательными чертами, являлся не столько следствием умышленного формирования правящим классом, сколько продуктом стихийного приспособления к давлению эмпирических обстоятельств. А обстоятельства становления великорусского общества были чрезвычайно трудными. По словам В. О. Ключевского, «оно складывалось тяжело и терпеливо. В продолжении 234 лет (1228–1462) Северная Русь вынесла 90 внутренних усобиц и до 160 внешних войн, при частых поветриях, неурожаях и неисчислимых пожарах. Выросшее среди внешних гроз и внутренних бед, быстро уничтожавших плоды многолетней кропотливой работы, оно чувствовало потребность в политическом сосредоточении своих неустроенных сил, в твердом государственном порядке, чтобы выйти из удельной неурядицы и татарского порабощения» [1].
Эта ясная общенародная потребность, вместе с шаткостью надежд на долговременное планирование и юридическое формулирование общественных отношений в условиях неустойчивой, непредсказуемо и катастрофически изменяющейся действительности, привели к весьма практичной государственной организации, распределяющей население по служебным разрядам, «чинам». В такого рода системе управленческие функции высшего класса являлись столь же строгой его обязанностью перед государством, как и податные повинности нижестоящих «чинов». Московское законодательство было основано на обычном праве, стремясь не предопределить жизнь формальной нормой, а задним числом уложить в правовую форму накопленный юридический опыт (отсюда и понятие «уложение»). В смысле направленности законодательной работы, в Москве озабочивались, замечает Ключевский, определением и распределением государственных обязанностей, но не формулированием и обеспечением личных или сословных прав. Нечто похожее в законах того времени на сословные права представляли лишь частные льготы, служившие вспомогательными средствами для исправного отбывания повинностей.
В целом, политическая система московского периода, при всей суровости выкованных в тяжелой борьбе государственных нравов, отличалась крепкой укорененностью в традиционных формах национально-общественной жизни. Стоящий во главе державы Великий Государь и Самодержец являлся направляющей силой всех национальных дел, заботящейся о сохранении веры, развитии культуры, о будущих судьбах нации. Царь был верховным судьей, и бить челом Великому Государю о своих и иных судных делах народ считал своим исконным неотъемлемым правом. Челобитный приказ служил также органом царского надзора за всякими приказными людьми и воплощал идею контроля верховной власти над правительственным аппаратом. Помимо внутренних дел страны долгом царя, миссией царства было придание мирового смысла христианскому служению. В сферу государева попечительства входили все вопросы международной деятельности Руси, особенно касающиеся интересов Православия и православных народов. Делом царства, следовательно, являлась практическая конкретизация и активизация православного общественного служения, расширение его границ до всемирно-исторических масштабов.
Рядом с государем мы находим Боярскую думу как ближайший царский совет, имевший право не соглашаться с царским решением. (В документах Боярской думы можно встретить, наряду с обычной формулировкой «Великий государь говорил, а бояре приговорили», и такую формулу: «Великий государь говорил, а бояре не приговорили».) При необходимости Боярская дума перерастала в Земский собор, призванный выразить общенациональное мнение, подать «голос всей земли» при решении важных государственных проблем. Земские соборы созывались как по инициативе царя, так и по инициативе сословий. В Земский собор входили Боярская дума; освященный собор Русской Церкви, состоящий из епископов и настоятелей важнейших монастырей; представители дворянства и городского торгово-промышленного слоя, а в некоторых случаях и уездные люди, представлявшие мнение жителей особо значимых сел и волостей. Все важнейшие законодательные акты Московской Руси с XVI в. проходили через Земские соборы – Судебник 1550 г, Соборное уложение 1649, решение об упразднении местничества в 1682 г. и другие менее известные законы. Земские соборы решали вопросы войны и мира, присоединения новых территорий, а также имели полномочие избирать новую царствующую династию. Приобретение прав царствующего лица согласно соборному избранию монарха было столь же легитимно в Московской Руси, как и прямое наследование престола.
Правительственный аппарат московского царства состоял из приказов, руководители которых вели дела по указаниям и под контролем государя. Областное управление осуществляли воеводы. Они как представители царской власти обязаны были, уподобляясь «местным государям», ведать всеми важными вопросами. Однако свои полномочия на местах воеводы осуществляли совместно с представителями общественного самоуправления. Последнее являлось важным элементом московской общественно-государственной системы. Интересно заметить, что, борясь с новгородско-псковским сепаратизмом, выводя боярскую измену и укрепляя центральную власть, московские государи не посягали на права земских обществ. Не случайно именно первый официальный самодержец Иван Грозный способствовал узаконению земских прерогатив в Судебнике 1550 г. Согласно этому правовому кодексу администрация не имела права арестовать человека без санкции представителей местных земских органов – старосты и целовальника. В противном случае они могли освободить арестованного и взыскать с чиновного лица штраф за «бесчестье».
Высшей общественно-выборной властью, в известной мере параллельной царскому воеводе, являлся земский староста, избираемый всем населением города и уезда. При старосте состояли выборные от уездных крестьян и советники. Они образовывали Земскую избу, заведуя разверсткой земли, городским хозяйством, раскладом податей, выбором целовальников (целовавших крест на праведное исполнение общественно-судебных функций). У крестьян уездных были еще и свои «депутаты», призванные блюсти интересы каждой общины (мира) и ее членов в тяжбах с лихоимцами. Крестьяне выбирали общинных старост, земского пристава для «государева дела и денежных сборов», церковные приходы – священников и дьячков, имевших значение сельских писарей. По грамотам Ивана IV монастырские крестьяне избирали из своей среды старост, целовальников, сотских, пятидесятских, десятников. Любые правители в городах и волостях не могли судить без представителей местного общества. Поскольку роль обычного права в судебном процессе того времени была велика, без «добрых разумом» и правдивых судных мужей, знающих местные правовые обычаи, судопроизводство практически не могло осуществляться. Население Московской Руси активно участвовало в судебных прениях не только через судных мужей, старост и целовальников, но подчас и более непосредственно, путем вмешательства целых общин в устную полемику сторон (именовавшуюся тогда «пря»).
Земская Русь московского периода представляла собой довольно демократичную и вместе с тем строгую социальную организацию. Общественные власти выбирались всем миром при полной свободе слова. Выбрав, мир сурово спрашивал с выборных, неся полную ответственность перед правительственной администрацией за действия своих избранников. «Мирского мнения, бывало, опасались и сами воеводы, – отмечает Н. Покровский. – Историкам известны многие и многие сотни челобитных миров на своих воевод, по которым, как правило, назначалось расследование, “повальный обыск” (то есть допрос всех жителей города). По результатам подобных обысков воевод нередко досрочно смещали с постов, принуждая к тому же и к уплате убытков пострадавшим от их насилий». Случалось, что миры временно брали на себя воеводские функции, являясь помощниками верховной власти в борьбе с коррумпированной и некомпетентной частью правительственного аппарата [2].
В конечном счете, московская общественно-государственная система была своеобразным единством самодержавия и общественного самоуправления, действовавших рука об руку по принципу взаимного дополнения. Она базировалась на тесном сотрудничестве монархической верховной власти с общинными организациями крестьян, посадских людей, самоуправляемыми казацкими областями, дворянскими землячествами и отличалась от современной ей западноевропейской политической модели всесословным характером общественного самоуправления и сверхклассовым типом высшей государственной власти, игравшей роль посредника между различными социальными слоями.
Столь же тесную связь с национально-общественным началом мы обнаруживаем в области церковной жизни Московской Руси. Духовенство там было органической частью общества, нравственно связанной со своей паствой, а не замкнутым официальным сословием, как в петербургский период. Приходские священники избирались общинами мирян, которые смотрели на храм как на свое достояние, свою домашнюю церковь, и ставили в нем собственные образа. Вбирая в себя духовно одаренных людей из всех сословий, священство и монашество было глубоко связано с национальной жизнью. Действия церковных властей осуществлялись в духе соборности. Малые и большие соборы созывались по всем церковным вопросам, поддерживая активность религиозно-общественного сознания. «Голос Церкви и ее иерархии, – отмечает Л. А. Тихомиров, – составлял также непременную принадлежность царского совещания с боярами и Земскими соборами, а право церковной власти на “печалования” о всех обиженных и угнетенных давало новые связи Государя со всем народом» [3].
[1] См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. – М.: Госполитиздат, 1957. С. 47.
[2] См.: Покровский Н. Мирская и монархическая традиция в истории российского крестьянства // Новый мир. 1989. N9. С. 227.
[3] Тихомиров Л. А. Монархическая государственность. С. 265.