Возрождение Державы информационно аналитический портал
Альтернативность названия намеренно заостряет противоположность того, что в обществе скрыто или явно должно сосуществовать только совместно, в виде уникального каждой конкретной ситуации самоединения.
Греческий поэт Гесиод (VII в. до н.э.), в поэме «Теогония», описывая мифопоэтическим языком тогдашние представления о мироздании, соединяет в одной строфе всеобщие законы и добронравие олимпийских богов:
« В празднествах жизнь проводя. Голосами прелестными Музы
Песни поют о законах, которые всем управляют,
Добрые нравы богов голосами прелестными славят». Перевод. В. Вересаева
Начинающий отсчет лет своей жизни примерно с того же времени, древнекитайский основополагающий трактат «Дао Дэ Цзин» говорит о том же самом немного другими словами:
«Держится Истины разве не тот,
Кто добродетель умеет ценить» Поэтический перевод В. Перелешина.
(Лао Цзы. Дао Дэ Цзин. М. 2000 г. с.63).
Однако современный Закон механистически делит все поступки людей на разрешенные и запрещенные. Здесь нет и намека на такие понятия, как благо и справедливость. Справедливость, я считаю, может быть основана только на объективности, а значит и на равенстве граждан перед законом (отставить смех!).
О чем бы ни говорила наглядно современная общественная бюрократичность, закон должен нормативно определяться стремлением к благу, так как общественное благо, не опирающееся на закон, неосуществимо.
В то же самое время закон, не охраняющий благо всех вместе и каждого в отдельности человека, является разрушительным инструментом в руках бессовестных «избранных».
Вообще благо никак не может быть индивидуальным приобретением одного человека, его нельзя вырвать из универсума общества и природы.
Блез Паскаль, например, думал также. В опубликованной уже после его смерти работе «Мысли о религии» есть такие слова: «…истинное благо должно быть доступно всем одновременно и в одинаковой степени, чтобы не было места зависти и никто против своего желания не мог его лишиться» (см. Б. Паскаль «Мысли о религии» М. 2001 г. с.53).
Современное благоденствие «избранных» — это одновременное нападение как на «остальное» население, так и на окружающую среду (Природу), так как в основе своей является «удачно» подстроенным пренебрежением как природными, так и общественными законами.
Принцип выгоды, пропагандируемый в качестве основы управления современным обществом, единичен, он не обладает необходимой абстрактностью метафизического принципа.
Временная потеря метафизикой своего законного места в общественных отношениях, означающая одновременно утрату объективных смыслов человеческой деятельности, есть следствие искажения реальности всевластным Капиталом, который по собственному произволу назначает произвольные статусы и вещам и людям.
На сегодня «миром» управляют те, которые в своей личной повседневности исповедуют именно «принцип» выгоды, являющийся также первостепенным условием существования современного Капитала, как самый главный в жизни людей.
Возможно, что противоположность принципа выгоды и метафизического взгляда на мир составляет главную причину, провозглашаемой сегодня на каждом рыночном углу, смерти философии.
Поразительно живучая и цепкая, проникновенно наглая, ложь рыночной догмы не может быть преодолена без острейшей мировоззренческой и глубоко философской борьбы.
Пытаясь дотянуться до лжи банальных истин, можно сказать — есть ложь, есть наглая ложь, а есть диалектика. Причем смысл последнего слова не обязательно означает усиление значения предыдущего, но слово это вполне может быть наделено самостоятельным смыслом.
Природа и Общество неизбежно диалектичны и ложь наших привычных представлений о Них, так блаженно облегчающая бытовую повседневность, не дает покоя тем из нас, кому привычное и известное представляется недостаточным и неудовлетворяющим.
Когда неугомонный француз Жорж Батай говорит о принципе недостаточности, лежащем в самом основании жизни всякого человека, соглашаясь, мы принимаем свое текущее состояние как неполноценное и неподлинное.
Мы несамодостаточны и никак не можем существовать без внешней, управляющей нами, силы. Большую часть истории человечества эта сила называлась Бог и присущий этому понятию иррационализм, с одной стороны соединил западную цивилизацию в одно целое, а с другой — подготовил почву для самоуничтожения большинства «божественных» истин.
Действительно, самый высокий стандарт Истины, задаваемый божественным откровением, становится не равным самому себе при всякой попытке сколько-нибудь глубоко распространить его в структуры человеческой повседневности и через известное время (в случае христианства — две тысячи лет) становится нежизнеспособным.
Религия, функционально призванная усмирить животные начала толпы, неизбежно пропитывается неуничтожимым запахом пота ее мучительных проблем выживания.
Массовый человек, принципиально неуважаемый «избранными», во все времена несет на себе основной груз проблем самосохранения всего человечества и земные проблемы исключительно цепко держат его в своих объятиях, а также дают хороший повод для высокомерного отношения «избранных» к человеку «толпы».
Особое презрение к массовому человеку хорошо ощущается еще у знаменитого Гераклита, жившего в 500-х годах до нашей эры, бывшего греческим басилевсом (царем) и имевшим жреческое происхождение. Характеризуя мышление массового человека, Гераклит утверждает, что:
«большинство людей живет так, как если бы у них был особенный рассудок» (Фрагменты ранних греческих философов. М. Наука. 1989 г. с.198).
Такой якобы особенный рассудок большинства ведет к тому, что толпа во все времена предпочитает —
«вечную славу — бренным вещам, а большинство обжирается как скоты» (Там же, с. 244).
По мнению Гераклита, с которым весьма трудно спорить, истинные законы должны крепко опираться на общее для всех, как граждане полиса — на закон, и даже гораздо крепче. Ибо все человеческие законы зависят от одного, божественного: он простирает свою власть так далеко, как только пожелает, и всему довлеет, и все превосходит». (Там же, с.197).
Здесь явно утверждается всеобщность всего познаваемого.
Однако разумное, к сожалению, далеко не всегда означает общепринятое.
Поэтому атеистически настроенное европейское Просвещение, со всем его пафосом желавшее распространить власть разума на всю человеческую деятельность, в какой-то мере озабоченное и судьбой рядового человека, под удушающим воздействием повседневности (создаваемой, прежде всего, массовым человеком) в конце концов выродилось в буржуазные интерполяции, когда отношения и нормы поведения, принятые в капиталистической тусовке, пытаются распространить на все сферы человеческого общения.
Сегодня повсеместно под разумным понимается такое человеческое поведение, которое обеспечивает индивидуальную выгоду, понимаемую как возможно полное удовлетворение простейших, хотя и, несомненно, первично фундаментальных, потребностей выживания, сохранения и (в меньшей степени) размножения.
Однако природа человека такова, что его жизнь в целом никак не сводится к действию сил самосохранения, так как без постоянного самопознания и саморазвития (как реализации подлинного знания) мы задохнемся точно так же, как и без воздуха, просто форма смерти будет иной, не такой быстрой, но не менее мучительной.
Важно подчеркнуть, что современная толпа («общество») стремится не просто прикрыть наготу и утолить голод, но желает путем неумеренного украшательства хоть немного приблизиться к «избранным» и придает удовлетворению необходимых потребностей какой-то высший, чуть ли не метафизический смысл. Здесь представляется весьма уместным исторический афоризм Гераклита —
«Глаза и уши — плохие свидетели у людей, имеющих варварские души».
Человек толпы где-то слышал, что есть какой-то такой метафизический смысл существования человечества, сообщающий устойчивость человеческому бытию, однако найти его пытается в усложнении бытовых конструкций своей повседневности. Действует по принципу алкаша, ищущего заветную десятку под фонарем потому, что там светлее.
* * *
Первоначально человек не отделял себя от Природы, был с ней на «Ты» и наделял ее близкородственными чертами.
Убеждаясь каждодневно на личном опыте в полном превосходстве сил Природы над своими собственными, мы признали ее абсолютную власть над нами и дали ей новое имя — Бог.
Тогда появилась пусть призрачная, но возможность другого диалога с внешним миром — представлением, олицетворением и творцом которого теперь был Бог. Именно такое идеальное удвоение мира позволяет нам вступить в диалог с ним.
Человек начал задавать самому себе и всему окружающему осмысленные вопросы и искать имена как вещам, так и событиям. Если не обсуждать экстравагантную каббалистическую точку зрения, будто бы буквы еврейского алфавита предшествуют всему мирозданию, то можно видеть, что практически во всех мировых монотеистических религиях Бог соединяет в себе все имена и понятия, являясь той самой последней величиной, которая порождает все существующее.
Предельная универсальность Бога означает возможность универсального знания, независимо от того, каким именно образом такая гипотетическая возможность могла бы реализоваться в действительности. Не так-то просто по-настоящему понять, что без предельно консервативных догматов религии было бы невозможно современное, в основе своей атеистическое, научное знание.
В Ветхом Завете, например, законы человеческого поведения, знаменитый декалог Моисея, представляются как сообщаемые непосредственно Богом и потому являющиеся универсальными, неоспоримыми, неотменяемыми и незыблемыми.
Всякий поиск законов является стремлением к целому, равно как и универсальному. Когда мы утверждаем всеобщность какого-либо закона, мы заявляем его универсальность.
Применительно к человеческому сообществу это означает, что «дважды два равняется четырем» должно иметь статус истинного утверждения как в устах облеченного властью человека, так и произнесенное бесправным униженным бомжом.
Универсальные законы есть безусловно необходимое условие для реализации существования общественного блага.
На утверждении 2х2=4 можно, конечно, поставить штамп «копия верна» и даже расписаться с указанием должности, звания, регалий и проч. Однако это ничего не изменит в истинности такого утверждения.
Более того, вся современная общественная иерархия возможна только вследствие незнания всеми нами объективных социальных законов, а значит поддержание элементарного общественного порядка невозможно без государственного насилия.
В то же время сегодня значение и вес высказанного слова чаще всего определяется имущественным положением и, в условиях всевластия вещей, соответствующим ему социальным статусом говорящего.
Иными словами, существует некоторый узкий круг «избранных» лиц, самоназывающий себя элитой (через полностью подконтрольные средства массовой информации), у которых имеется возможность придавать значение истинности либо ложности общественным событиям, исходя из пожеланий собственной субъективности, т.е. пользуясь крайне несовершенными критериями.
Властвующее меньшинство субъективно (через «финансируемые» средства массовой информации) искажает образ реальности и через соответствующие подконтрольные государственные структуры задает всему обществу свод законов, обеспечивающих устойчивость собственного господства.
Однако еще Платон в диалоге «Государство» заметил, « что несовершенное не может быть мерой чего бы то ни было».
Несоизмеримость объективных общественных явлений и их всегда пристрастной субъективной оценки чрезвычайно проблематизирует существование универсальных социальных законов, держит некоторых из нас в недоуменном напряжении — как долго может продолжаться жизнь людей в условиях «торжества» произвольных субъективных взглядов властвующего меньшинства.
Мир, лишенный статуса объективности, открыт для лжи и насилия.
Как только речь заходит об историческом процессе, даже у Гегеля не хватает сил втиснуть его в рамки объективности. В Лекциях по философии истории у него есть такой пассаж:
«В каждую эпоху оказываются такие особые обстоятельства, …, что в эту эпоху необходимо и возможно принимать лишь такие решения, которые вытекают из самого этого состояния. В сутолоке мировых событий не помогает общий принцип…».
(Гегель. Философия истории. С-Птб. 1993 г., с. 61).
Любители математики заметят в этой превосходной цитате почти что точное определение случайного марковского процесса.
Действительно, на протяжении всей истории человечества мы не видим объективных закономерностей ее развития, что позволяет любому из нас рассматривать ее как некий случайный, не управляемый объективно, процесс. На хаосе истории основан неизбежный произвол любой человеческой власти.
Для более обостренного восприятия последнего предложения заметим, что первоначальное значение греческого слова «хаос» переводится как пасть или зев. Получается, что пасть истории никого не щадит.
Cовременный политический состязательный («конкурентный») процесс возможен только вследствие общего философского агностицизма, то есть является результатом отсутствия общеупотребительных философских принципов, объективирующих общественное развитие.
Развивая подобную точку зрения применительно к экономике, Людвиг фон Мизес, автор самого последовательного и полного трактата по рыночной экономике и либеральной идеологии, (не совсем уважительно) сообщает: «Праксиология (наука о практической деятельности человека — иное название экономики — О.С.) и история не претендуют на знание о замыслах абсолютного и объективного разума … Они, в отличие от Гегеля, Конта, Маркса и сонма других авторов не требуют докапываться до истинного, объективного и абсолютного смысла жизни и истории».
(Людвиг фон Мизес. Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории. М. Экономика. 2000 г., с.31).
В этих условиях принятие политических решений в так называемых демократических странах всегда основано почти целиком на мнениях влиятельных частных лиц, а не на знаниях об объективных тенденциях исторического процесса.
Западной цивилизацией, самой влиятельной в современном мире, пытаются (весьма и весьма субъективно) управлять кассиры-финансисты.
Но при власти кассиров большинство приказов отдают абсолютно некомпетентные люди — сами кассиры-финансисты, так как в настоящее время последнее слово всегда за ними и, по факту, указанная группа лиц предстает в анекдотической роли коллективного специалиста «по всем проблемам».
Проникновение денежной власти практически во все сферы человеческой деятельности, стремление привязать все общественные процессы к цифре и снабдить чуть ли не всю Вселенную денежными метками (глупейшая затея, кажется, что расстояние от Земли до Солнца скоро станут мерить в долларах) и означает суть так называемого монетаризма.
Например, попытка проведения в России монетизации льгот есть частный пример желания сегодняшней власти собственноручно регулировать пищеварение управляемых беспомощных граждан — ветеранов, инвалидов и детей. Этот частный пример показывает, что российская власть сегодня в полном упоении обслуживает прежде всего космополитический капитал, абстрактно равнодушный к нуждам конкретных граждан.
С другой стороны, абстрактное большинство (абстрактное для управляющего Капитала) не принимает ровно никакого участия в управлении Капиталом, уступая все права конкретному «избранному» меньшинству (управляющему Капиталом), которое быстро потеряло всякую связь с объективной реальностью жизни подавляющего большинства людей и ощутило себя в открытом космосе почти неограниченных возможностей.
Разве не очевидно, что управлять должен тот, кто лучше умеет, а не тот, у кого больше денег?
Почти всякий крупный частный собственник дезорганизует жизнь человеческого сообщества, потому что имеет возможность заставить огромное количество людей исполнять через денежный приказ любое свое самое нелепое желание вопреки самым необходимым потребностям работающего большинства.
Большие деньги существуют по собственным, противоположным человеческим, законам.
Хотелось бы знать, почему для подавляющего большинства «избранных» владельцев Капитала геометрия и качество фаянса собственного унитаза важнее отсутствия хлеба у соседа?
По неизбежной иронии судьбы обладатель портрета на стодолларовой купюре президент Франклин как-то высказался:
— Человека, утверждающего, что деньги могут все, можно подозревать в том, что он может пойти на все ради денег. (He that is of opinion will do everything may will be suspected of doing everything for money).
В наше время считается, что в обществе, где практически все хозяйственные единицы нацелены на извлечение прибыли, мораль, как феодальное или античное, одним словом архаичное установление отношений между людьми отходит на второй план, либо вообще заменяется корпоративным Уставом хозяйственной деятельности некоей коммерческой организации, где все индивидуалистическое, личное подчиняется целям этой организации.
По сути дела, мы имеем дело с новой, неожиданно всплывшей суперавторитарной идеологией-телеологией, причем подчиненной узкоэгоистическим частным интересам совсем небольшой («избранной») группы лиц, стоящих вне закона и вне морали.
О прогрессе.
Современный капиталистический прогресс начался в скученных городах, когда люди перестали узнавать друг друга и мораль, основанная на близкодействии, на непосредственной любви или ненависти, начала потихоньку рассыпаться. Быстро (за каких-нибудь 200 — 300 лет) сложилась ситуация, когда моральные скрепы перестали сдерживать широту и глубину всеобщего обмена.
Тоталитарный обмен — главнейший признак всевластия Капитала.
Оказалось, что менее моральное общество гораздо более функционально и вообще подвижно — у него стремительно открываются новые степени свободы развития.
Важно отметить, что весь сложнейший комплекс отношений свой-чужой существует только в среде узнаваемых лиц в малой группе, когда не утеряна индивидуальность каждого человеческого лица. Однако сегодня, в современной рыночной толпе «чужих», все обезличены.
Рыночной функциональности удалось существенно потеснить достоинство каждого отдельного человека.
Всякие современные рассуждения о «свободе» и «равных правах» для «всех» играют в точности ту же камуфлирующую идеологическую роль, что и призывы советского общества «Мы строим коммунизм».
Современная «рыночная экономика» возможна только на определенной стадии «толпообразования», когда благо всякого отдельного члена массы становится вообще неразличимо с капиталистической точки зрения.
В такого рода рыночной толпе люди неразличимы, непознанны друг другом и вполне скотоподобны и, похоже, действительно постепенно превращаются в животных, как того хотелось бы жрецам «избранных».
В этих условия непрерывно возникает необходимость формализации и стандартизации необозримого ряда возможных состояний «толпы» управляемых. Становится необходим современный Закон, как средство управления анонимно-универсальной единицей массы, т.е. такого рода закон, который был бы приложим к любому, произвольно выделенному из этой массы, человеку.
Такой закон провозглашается как утверждение равноправия для всех, желают они того или нет. Современный закон, служащий целям управления огромных масс людей, сам становится главным фактором толпообразования, применяя стандартные обезличенные бездушные правила на все случаи жизни.
Закон механистически делит все поступки людей на разрешенные и запрещенные, удаляя из юридической практики всякие рассуждения о благе и справедливости.
Закон, к сожалению, не способен ни в какой степени конструировать будущее. Он не способен породить ничего нового. По словам Ф. Ницше:
«Поскольку новый голос не объявлялся,
вы из устарелых, ветхих слов
закон сотворили:
где жизнь костенеет, там громоздится закон».
(Ф.Ницше. Стихотворения и философская проза. СПб. 1993 г., с. 101)
* * *
Важнейшей составляющей современного прогресса является неудержимое возрастание роли денег. Оказалось, что деньги очень эффективно формализуют отношения между «чужими», в толпе.
Кассиры-финансисты получили уникальную возможность отождествить управление чужими (созданными другими людьми) ценностями с системой изощренных личных преференций.
С другой стороны, те же самые лица, через полностью подконтрольные средства массовой информации, политику и наибольшую часть культурного ядра общества, также настаивают на абсолютной строгости деления предметов внешнего мира на «мое» и «твое».
Управляющий кассир-финансист может быть уподоблен кондуктору трамвая, которому доверчивые граждане передали деньги на проезд, а он практически все оставил себе и подкупил вагоновожатого, который вдруг заявил, что ни о цели поездки, ни о ее направлении никто ничего не знает и теперь все будут следовать только его инструкциям.
Любопытно, что в сегодняшнем мире финансовый капитал примерно в сто раз превосходит материальные ресурсы и услуги, на которые его теоретически можно обменять.
Однако, так как наибольшая часть этого капитала принадлежит очень узкому кругу лиц, то, строго говоря, настоящих собственников среди остального населения и нет, так как капитал «избранных» может в любой момент предъявить (пока что теоретически) права на имущество всего «остального» населения.
Скажите, пожалуйста, так ли уж велика строгость деления материальных ресурсов и услуг на «твое» и «мое» для оставшегося большинства при таких экономических обстоятельствах?
Достаточно вспомнить, как финансовые спекулянты неоднократно обрушивали экономики целых стран, что в конечном итоге означает внесудебное изъятие имущества у огромного количества граждан этих стран.
Денежный (цифровой) способ управления обществом порождает невиданный в истории бюрократизм. Дело в том, что бюрократизм, по определению, есть отрыв функции управления от субъекта собственности. Поэтому деньги, являющиеся символическим представлением всякого объекта собственности, как не имеющая субъективного адреса ценная бумага на предъявителя, порождают в конечном итоге предельную форму развития бюрократии.
При таких условиях стремление к сплошной монетизации внутриобщественных отношений, напористые попытки присвоить денежные метки всяким человеческим отношениям, неизбежно порождает неконтролируемый (некому!) рост бюрократии и сковывает деятельность любого человека нелегитимными притязаниями кассиров-финансистов, заставляющих всякого выполнять самые неожиданные предписания.
Чудовищное разрастание чиновничьего аппарата в современной России как раз и связано с переходом на монетарный способ управления нашей страной. Весь этот квазигосударственный аппарат не столько нас с вами обслуживает, сколько интересы наднационального Капитала.
Космополитический Капитал является настоящим хозяином (почти что Богом) всей современной «демократической» законодательной системы. Можно сказать также, что:
Капитал есть первоначальный источник права в современной западной цивилизации или, что современное западное законодательство есть способ легитимации существования Капитала.
Например, общеизвестно, что «наши» российские «правозащитники» финансируются исключительно наднациональными финансовыми структурами, т.е. «чужими». Излишне обсуждать, чьи интересы эти граждане обслуживают.
Тем самым воплощается
основной современный «гуманитарный» принцип — прав только тот, кто меня кормит.
Если Секст Эмпирик называл философов, которые считали истину известной догматиками, а тех, которые считали ее недоступной человеческому разуму академиками, в противовес вечно ищущим истину скептикам, то в современном мире доминируют капиталектики — лица, взявшие на себя нелегкий труд доказательства исключительной правдивости всякого Капитала.
Когда-нибудь напишут многотомную «Критику нечистого разума», где будут разобраны уникальные ухищрения современной интеллектуальной прислуги — экономистов, юристов и пр.
Господство Капитала (кассиров-финансистов) и обслуживающего его Закона (политических лидеров и их свиты) во многом повторяют причудливые отношения ветхозаветного Бога и избранного им народа.
Но это уже совсем другая история.
2008 г.