Главная / История Российской империи / Юрий Булычев «Характер отмены крепостничества, влияние революции «сверху» на усиление оппозиции «снизу»»

Юрий Булычев «Характер отмены крепостничества, влияние революции «сверху» на усиление оппозиции «снизу»»

Александр 2Царское освобождение крестьян, хотя и явилось выдающимся событием отечественной истории, само по себе не решало сложнейших проблем развития русской цивилизации во второй половине XIX в. Наоборот, именно после 1861 года резко обостряются многочисленные противоречия Петербургской России. Отнюдь не случайным свидетельством этого является трагическая гибель Царя-Освободителя.

Ответ на вопрос о причинах последующего расстройства общественно-государственной жизни можно дать, если учесть, что реформа 1861 г. была проникнута роковой двойственностью. Традиционно-русским в этой реформе было освобождение крестьян с землей. Однако, заставив их выкупать землю, правительство внесло в крестьянское сознание исторически ему чуждую западную идею о праве личной собственности на землю, подрывающую принцип общинного владения земельным фондом государства. Отмечая это обстоятельство, историк Н.М.Павлов писал, что испокон веков крестьяне, сидевшие на земле, как грибы сидят в почве, почитали ее своим родным достоянием. За то, что служилое сословие тянуло государеву службу и крестьянство тянуло различные повинности. И роптало оно только на чрезмерность и сверхзаконность тягла. Народу казалось, что из-под него никогда не вырвут почву, на которой он вырос и живет. После «воли», казалось крестьянам, на их плечах останутся одни подати государству, ибо, ясное дело, государство без податей не стоит. Предполагали крестьяне, что добавятся издержки по самоуправлению, но никакой «третьей подати», по их понятиям, на них не должно было возлагать. Однако правительство, установив выкупные платежи, тем самым сделало практический шаг к разрушению соборного сознания крестьянства, к стимулированию индивидуализма и эгоизма. Чуждое сельскому миру и привнесенное в него со стороны, внешним законом, представление о выкупе земли, как капитализации оброка, — чревато для сельской общины бездною роковых последствий, заключал Павлов. В крестьянстве было возбуждено чувство исторической неправды, как в XVIII веке, при освобождении Петром III дворян от обязательной службы [1] .

Двойственный характер реформы 1861 г. внес глубокую неопределенность в состояние крестьянской России. С одной стороны, выкупные платежи, наложенные на крестьянство, предполагали, что земельные наделы должны отныне составлять личную собственность крестьян. Согласно «Положению» 19 февраля, лица, внесшие свою долю выкупной суммы, становились «крестьянами-собственниками» и могли распоряжаться наделами, т.е. продавать и закладывать их. Кроме того, в ходе реформы была предпринята попытка внедрить в саму организацию сельского схода чужеродные принципы голосования, взятые из европейского опыта. Согласно «Положению», приговор мира считался действительным, если за него высказалось не менее 2/3 голосов. Этим нарушался древний обычай достижения согласия всех членов схода. В жизнь общин вносился раздор, сопутствующий расколу общества на большинство и меньшинство. Таковы были либеральные начала в реформе.

С другой стороны, надельная земля поступала во владение крестьянским общинам, которые уравнительно распределяли ее между своими членами и сообща пользовались пастбищами, сенокосами и другими общими угодьями. Следовательно, со стороны правительства не было разработано вполне ясной и последовательной социально-экономической программы переустройства деревни. Но пока в правительственных учреждениях и в обществе боролись две тенденции аграрных преобразований (либерально-буржуазная и социально-общинная), сельская жизнь оказалась предоставлена разного рода слепым, стихийным силам. При этом на практике побеждала либеральная политика, которая вела правительство к отказу от управления сельским хозяйством. В итоге среди привыкшего к строгой, государственно- осмысленной системе общественно-экономической жизни крестьянства стали воцаряться растерянность, духовный упадок, кризис исторических традиций, разрушение исконных общинных устоев русского села.

Парадоксальным образом отмена крепостного права поставила крестьянство в менее правильные отношения с землей и государством, чем прежде. Отмечая этот факт, известный бытописатель русской деревни Г. И. Успенский заключал, что, рискуя быть причисленным к разряду заскорузлых крепостников, должен сказать: при всей несправедливости крепостной системы, она тщательно организовывала все деревенское управление с точки зрения хозяйственно-земледельческого интереса. В целях хотя бы устойчивого получения дохода, даже самый дикий и неразвитый помещик должен был строить жизнь деревни так, чтобы учесть сравнительную силу семей, разумно разверстать налоги и барщину, верно определить способности работников, соблюсти экономию хозяйственных сил и содействовать нравственности и благосостоянию подопечного крестьянства. Благодаря такого рода государственно поддерживаемой народно-хозяйственной системе потомственный земледелец получал возможность удовлетворить свою главную нравственную потребность. Потребность не в индивидуальной свободе, с которой не знал что делать, и не в материальной наживе, к которой был не воспитан, а в реализации своего трудового крестьянского предназначения.

Крестьянская община сохранялась и твердо стояла до тех пор, пока членов ее объединяли однородность труда, самосознания, семейных и общественных обязанностей. Разрушение старой народно-хозяйственной системы, без замены какой-либо иной, подрывало не только государственную роль дворянства, но и базисное социальное значение крестьянского сословия. Стихийное развитие капиталистических отношений в деревне привело к ослаблению общинных начал крестьянской жизни, к социально-экономической поляризации сельского общества, кризису традиционного народного миросозерцания, резкому упадку нравов, выразившемуся в пьянстве и непроизводительной трате заработка потерявшими нравственную почву хозяевами. В старом порядке, основанном хотя и на тяжелом, но безгрешном труде, по словам Г. И. Успенского, крестьянин видел залог своего достоинства, уверенности, спокойствия духа, свои права гнева, милости, доброты. И он не понимал, а если понимал, то ненавидел новые деревенские типы кулака-эксплуататора и пройдохи-шарамыжника, которые поняли дух века сего и благодаря грехом наживаемому богатству оттеснили его, природного крестьянина, богатеющего только праведным путем, только по воле Божией, дающей талант ему и счастье [2] .

С приведенным мнением русского автора, осуждавшего пороки буржуазного пути России после отмены крепостного права, в принципе совпадала оценка этого пути К. Марксом. Капиталистическая ориентация Российского государства, полагал Маркс, повела к тому, что с самого освобождения крестьян русская община была поставлена в ненормальные экономические условия, и с тех пор государство не переставало угнетать ее фискальными вымогательствами, к которым добавилась эксплуатация со стороны торговца, помещика, ростовщика. Это ускорило уже происходившую внутри общины борьбу интересов и ее разложение. «За счет крестьян государство выпестовало те отрасли западной капиталистической системы, которые, нисколько не развивая производственных возможностей сельского хозяйства, особенно способствуют более легкому и быстрому расхищению его плодов непроизводительными посредниками. Оно способствовало, таким образом, обогащению нового капиталистического паразита, который высасывал и без того оскудевшую кровь из “сельской общины”». Представители «новых столпов общества», желающих окончательно перевести Россию на путь западного капитализма, дальновидно указывал Маркс, будут всячески выдавать раны, нанесенные общине, как естественные симптомы ее дряхлости и постараются создать средний сельский класс из более или менее состоятельного меньшинства крестьянства, а большинство превратить просто в пролетариев [3] .

Либерально-буржуазная направленность общественно-государственных преобразований в царствование Александра II отразилась также в земской реформе и реформе городского самоуправления. Поскольку реформы понимались как уступка властолюбию интеллигенции и зажиточных буржуазных слоев, а не возвращение к союзу государства и земли, царя и народа, то широкие народные слои не получили должных прав и места в новых органах самоуправления, буквально монополизированных оппозиционной интеллигенцией и своекорыстной буржуазией. Не удивительно, что с первых шагов деятельность земских учреждений стала перерастать отведенные ей законом рамки и нарушать равновесие общественного самоуправления и правительственных органов, идея чего лежала в основе земской реформы 1864 г. Духовно дисциплинирующее православно-национальное самосознание, которое играло важную роль в сотрудничестве общества и царства московской эпохи, уже не отличало земских деятелей второй половины XIX в. В стране начало разгораться вульгарное политическое противоборство между, так сказать, профессиональными земскими либералами и монархическим государством. Местная правительственная администрация, несмотря на то, что закон давал ей равную с земскими учреждениями компетенцию, оттеснялась от жизненно важных вопросов. Общественно-выборные власти все глубже втягивались в борьбу за влияние на высшие государственные дела, используя свою конкретную связь с практической жизнью населения. К руководству органов местного самоуправления стали приходить явные политиканы из среды городских интеллигентов, превращающие земство в средство партийной пропаганды и политической оппозиции. (Забегая вперед, скажем, что в 1903 г. была образована неофициальная организация «Земские конституционалисты». Она сумела провести в большинстве земских собраний резолюции, призывающие правительство установить в стране конституционный режим, который неизбежно должен был стать режимом классового господства буржуазии. Эта идея стала стратегическим принципом на 1-ом Всероссийском съезде земств, состоявшемся в Петербурге в 1904 г., что по сути сделало их политическим противником общенародной православной монархии. Именно в среде земских деятелей идеологически и практически зародилась конституционно-демократическая партия, сыгравшая ключевую роль в февральском перевороте 1917 года.)

Результатом настоящей революции «сверху», произошедшей в России в связи с отменой крепостного права, введением широкого всесословного общественного самоуправления, нового суда присяжных, стало практически мгновенное разрушение социальных перегородок между Россией крестьянской, земледельческой, и господской, городской. При этом умонастроение высших классов начало быстро распространяться в среде простого народа. Колебание наивных народных умов, неизбежное в эпоху глубоких общественных изменений, было многократно усилено целенаправленной пропагандой «прогрессивных» идей со стороны разночинской интеллигенции, которую образовали выходцы из всевозможных сословий и племен. Напомним, что именно в 1860-е годы разночинцы («шестидесятники») вышли на историческую арену и начали быстро оттеснять дворянскую интеллигенцию, захватывая в свои руки систему народного просвещения, печать и представительные учреждения.

В условиях экономического и политического подрыва государственной значимости дворянства, явившегося закономерным следствием отмены крепостничества, резкое расширение и возрастание социальной роли разночинцев было вполне естественным. Данное обстоятельство существенно изменило весь общественно-психологический климат в городах, поскольку новый влиятельный слой отличался от прежней дворянской интеллигенции гораздо меньшей внутренней воспитанностью, слабой причастностью к национально-государственной традиции и вопиющей политической безответственностью. При этом новые интеллигенты унаследовали от старых, дворянских, всю их требовательность в отношении личных прав и свобод. «Разночинская интеллигенция была внутренне слишком слаба, как культурная сила, и, по своему сбродному сложению, легче всего сплачивалась на отрицании, – комментировал этот процесс Л.А.Тихомиров. – Естественно, лица, выходящие из разнородных по типу слоев, – свободнее всего сходятся при отбрасывании каждым своего органического прошлого, и при постановке общей цели на каких-либо чисто отвлеченных началах, имеющих вид “общечеловеческих”.

Таким “общечеловеческим” казалось “европейское”, “общекультурное”, и притом в тех крайних побегах, которые и в Европе отрицали все “старое”, органическое.

Наша новая революционная интеллигенция, поэтому, связала себя традиционно с прежним западническим направлением, с которым, в действительности, имела не много общего. Со страстностью вспыхнула в ней старая наша подражательность, от которой стали было излечиваться культурные слои дворянской образованной России» [4].

Итак, административно-учрежденческий по форме и либерально-буржуазный по содержанию путь демократизации государства обусловил то, что органические социальные слои народа были отрезаны от представительных органов. Доминирующее значение в них, вместе с антинациональной и антигосударственно настроенной интеллигентской публикой, получила богатая, но культурно неразвитая, эгоистическая буржуазия. Вот почему чем больше прав и свобод предоставлялось обществу правительственной властью, ориентирующейся на европейский либеральный стандарт, тем более радикальный смысл обретало лево-интеллигентское «освободительное движение».

[1] См.: Павлов Н.М. Наше переходное время. М.,1888. С 372-377.

[2] См.:Успенский Г.И. Власть земли. Не случись. Старый бурмистр. Л.: Худ. лит-ра, 1967. С. 43, 51-52, 194.

[3] См.: К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т.19. С. 409-410.

[4] Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб., 1992. С. 381.