Возрождение Державы информационно аналитический портал
В оппозиции к рационалистическим и революционным идеям французского Просвещения в России второй половины XVIII века развивается собственно русское просвещенное самосознание. Одним из замечательных его представителей можно считать великого полководца и военного мыслителя Александра Васильевича Суворова (1729 – 1800) – графа Рымницкого, князя Италийского.
Суворов начал свою службу в то время, когда в Европе господствовало просветительское мировоззрение, отличавшееся верой в разум, в бездушный расчет, в механистическое устройство мироздания. В области военного дела на Западе тогда утвердились всеобщая муштра, принципы наемного войска и механического маневрирования. Отдельный солдат, его нравственные силы, его духовное состояние в европейской военной науке совершенно не принимались во внимание. Особенно обесчеловеченными были принципы военного дела, развивавшиеся в Пруссии, служившей для многих русских германолюбов образцом военного искусства.
Как мы знаем, и в русской жизни был тогда весьма сложный период: господствовало крепостничество, процветал государственный бюрократизм, православные традиции были вытеснены на обочину государственной жизни, Церковь, потерявшая самостоятельность, утратила должный духовно-нравственный авторитет в общественном сознании.
И вот в это духовно смутное время появляется Суворов – цельный, бодрый и ясный человек с глубоким православным мировоззрением. По верным словам И.А.Ильина, он выносил новое христианско-национальное понимание войны и воплотил его сначала в своей роте, потом в полку, затем в воспитанной им армии, не считаясь со взглядами на военное дело, укоренившимися в Европе и распространявшимися в России [1].
Чтобы понять истоки суворовского духа, нужно вспомнить о том, что христианско-национальное восприятие воинского служения сложилось задолго до Суворова, еще в Древней Руси. Духовной основой этого служения явилось тесное сочетание православной веры и идеи Отечества в сознании русских христиан. Ведя напряженную историческую борьбу против католического Запада и мусульманского Востока, русские воины сознавали себя одновременно защитниками веры и народа. Православное понимание Русской земли придавало высокий духовный смысл защите Родины как Святой Руси, Дома Пресвятой Богородицы. При этом Русская Церковь никогда не возносила войны на уровень святого подвига (подобно ветхозаветной религии, католическим и лютеранским представлениям). Православная Церковь видела всю греховность войны, однако она видела и то, что в условиях несовершенного, греховного мира обращение к мечу является делом нравственно обязательным, когда речь идет о защите ближних от злого насилия. Вот почему проповедуя миролюбие, в тех случаях, когда можно избежать войны, Церковь освящает оружие христианского воина, в тех случаях, когда нравственные обязанности перед родиной и верой требуют применения силы. Освящая оружие воина, Церковь доверяет его православной совести, полагая, что христолюбивый воин лично способен определить меру необходимого применения оружия и проявить милосердие к врагу за пределами необходимой брани.
Таким образом, для православной духовной культуры в области военного дела исторически были характерны мужественная жертвенность, совестливость, самостоятельность мышления, чистота помыслов в борьбе, милость к побежденному. Эти воинские черты наиболее ярко воплотились в чине святых благоверных князей Русской Церкви, в лице которых православный народ почитал жертвенное служение Отечеству на поле брани. Святой благоверный князь вел борьбу с неприятелем не как с личным врагом, а как с врагом дела Божия на земле, не имея к противнику личной ненависти, а потому душа православного воина не была затуманена личной злостью.
Когда Петр Великий положил начало русской регулярной армии, все древние традиции православного воинского сознания стали оживать и воплощаться. Солдат Российской империи начал осознавать себя подобным иноку, навсегда отрекавшемуся от мира и уходящему для служения высшим ценностям. Однако только суворовский гений придал ясную словесную и практически-организационную форму православному самосознанию русской армии. Существо суворовского понимания войны и воинского искусства воплотилось в книге «Наука побеждать». Выдающийся христианский философ И. А. Ильин выделил из этой книги следующие ключевые идеи Суворова:
- Необходимость ясного понимания солдатом и офицером религиозного смысла военной службы. «Умирай за Дом Пресвятой Богородицы! Умрешь – Царство Божие твое! Жив останешься – честь и слава тебе! Молись Богу! От Него победа! Бог нас водит!» Суворов постоянно подчеркивал: солдат должен чувствовать, что Господь рядом стоит, тогда он будет стремиться к почестям.
- Внушение солдату рыцарской морали. «Молись, будь благочестивым и праведным! Обывателя не обижай, не веди войну с женщинами! Не трогай детей! Никогда не убивай напрасно – грех. Неприятель сдается – пощади! Победителю прилично великодушие. Без чувства чести не может быть порядочного солдата. Веруй в Бога! Уверенность в своих силах – залог отваги. Внимание и снисходительность к противнику. Солдат должен вести себя как христианин и “ чудо-богатырь”».
- Единство военного обучения и духовного воспитания. «Ни единого приказа без показа». По Суворову, битва подобна религиозному акту, она требует от человека высшего напряжения духа, разума, тела, нервов, проявления личной самостоятельности, проницательности, отваги, закалки, инициативы. Легко и радостно идти в бой с жертвенностью в сердце и крепкой верой. Тогда победа придет.
- Воспитание национального достоинства солдата, поддержание бодрости духа. Суворов постоянно подчеркивал, что быть русским это высокая честь и большая ответственность: «Мы Русские с нами Бог!» – любил он говорить. Он постоянно подавал пример веселости, любил шутить, поддерживал в солдатах чувство юмора.
- Армия есть живой организм. Поэтому Суворов воспитывал единство командования и солдат, всех родов войск, понимание общей цели и своего места каждым солдатом. Он учил, что каждый солдат должен уметь проявить инициативу, самостоятельно анализировать ход боя, быть готовым оказать помощь товарищу[2] .
Можно увидеть в этих суворовских принципах христианское понимание человеческой личности и духовно органичное (соборное) понимания человеческого коллектива как живого товарищеского объединения на началах общей веры и общего служения. И.А. Ильин, подытоживая анализ суворовского миросозерцания, говорит, что оно базируется на твердом убеждении, что солдат прежде всего человек и христианин, он должен верить, любить, за это бороться и потому побеждать.
Такова суворовская формула русского воинского сознания.
В области общественной мысли, истории и философии примером просвещенного православного деятеля может служить князь М.М. Щербатов. Михаил Михайлович Щербатов (1733-1790) происходил из древнего русского рода (37 колено от Рюрика!), был сыном архангельского губернатора, одного из сподвижников Петра I. Он получил отличное домашнее образование, прекрасно владел немецким, французским, итальянским языками, служил в лейб-гвардии Семеновском полку, выйдя в отставку в чине капитана, участвовал в комиссии по составлению нового Уложения, был герольдмейстером, президентом Камер-коллегии, затем сенатором. Интерес к истории пробудился у Щербатова под влиянием историка Миллера, который подал ему мысль написать историю России. Главнейшей работой Шербатова и стала «История Российская от древнейших времен», 15 томов которой выходили с 1770 по 1791 год. Князь получил звание историографа, почетного члена Академии наук. Ему был открыт доступ к бумагам Петра Первого, в том числе к тем наиболее секретным, которые касались дела царевича Алексея, отношений Петра и Екатерины.
Историческая концепция Щербатова строилась на утверждении руководящей роли дворянства, как исторические воспитанного класса, обладающего необходимыми наследственными качествами для руководства обществом и страной. Изложение исторического материала Щербатовым сопровождалось постоянными сопоставлениями русской истории с историей Западной Европы, знатоком которой он был. По словам Ключевского, историк не сколько разрешал, сколько угадывал и ставил историографические вопросы, в чем и была его главная заслуга.
В своем памфлете «О повреждении нравов в России» Щербатов подверг критике противоречие внешнего блеска и внутреннего упадка высшего общества в период царствования Петра I и Екатерины II. Автор памфлета заметил, что просвещение не улучшило нравы, а своеобразно их ухудшило: уменьшилась грубость, но возросли гордыня, раболепие, презрение истины; уменьшились суеверия, но упала и вера; исчезла детская боязнь ада, но испарилась и любовь к Богу. В образованном слое русских людей распространился невиданный в старину низкий разврат. Пышность и сластолюбие дворов Екатерины Великой и Петра II, череда государственных переворотов – все это плоды скороспелых петровских преобразований, сопровождавшихся насилием над народными обычаями, оскорблением отеческих нравов, казнью царевича Алексея и другими злоупотреблениями. Выход из плачевного морального состояния Щербатов видел в возвращении к нравственным заветам допетровской Руси, в восстановлении исконного быта благочестивых московских царей и их двора, согласно народной традиции.
Князь Щербатов занимался не только историческими исследованиями, но социально-философскими и религиозно-философскими размышлениями. В 1786 г. он пишет социально-утопическое произведение «Путешествие в землю Офирскую господина С… шведского дворянина». Библейский образ блаженной страны Офир был избран автором в качестве символа идеального государственного устройства, в основе которого Щербатов видел религиозно-нравственную конституцию. Князь-мыслитель полагал, что идеальным является общество, где право совпадает с идеальной нормой, установленной Богом.
Перу Щербатова принадлежит ряд философских очерков ( в частности, «Рассмотрение о жизни человеческой», «О выгодах недостатка», «Размышления о самстве», «Размышления о смертном часе», «Разговор о бессмертии души»), в которых автор развивает христианское понимание смысла жизни. Обнаруживая греховное несовершенство человеческой природы и иллюзорность земного счастья, Щербатов утверждает, что мудрость – в умеренной, простой и покойной жизни, в способности повиноваться воле Божией и уповать на Его милосердие. Мудрый христианин, по мысли Щербатова, способен даже несчастья принять за благодеяния Божии, избавляющие человека от больших бед. Главным нравственным недугом он считает эгоизм, именуя его русским словом «самство». Последнее Щербатов отличает от самолюбия, которое побуждает человека к полезным делам и не препятствует любить ближних. Самство же никого кроме себя не способно любить и ни к чему полезному не побуждает, ибо на его завистливый взгляд все кажется вредным. В двух вышеназванных работах о бессмертии души Щербатов выражает твердую христианскую веру в вечную жизнь и в милосердие Божие, являющееся залогом благополучного преодоления верующим человеком таинства смертного и приобщения к Божественному миру. «Отец милосердный, создавший нас, питающий, снабжевающий, от коего все благо зависит, конечно бы, не учинил сего часу (смертного, – Ю.Б.), если бы он в самом деле не был благ и полезен роду человеческому»[3], – полагал Щербатов.
Еще одним видным представителем русского культурного самосознания в рассматриваемый период был Иван Никитич Болтин (1735 –1792). Он происходил из знатного старинного рода, служил рядовым в лейб-гвардии конном полку, где сблизился с Потемкиным. В 1768 г. Болтин вышел в отставку в чине генерал-майора и занялся историческими изысканиями. В 1788 г. он написал «Примечания» на «Историю древней и нынешней России», написанную с антирусских позиций французским врачом Леклерком, прожившим в России десять лет. «Примечания» были изданы благодаря протекции кн. Потемкина за счет средств императрицы Екатерины.
Болтин первый поднял в русском общественном сознании вопросы о Древней и Новой Руси, об отношении России и Европы и стал расценивать историческую науку как школу народного самопознания, призванную выявить и уяснить русскую национальную самобытность. В своих примечаниях Болтин обнаружил ложь и клевету иностранного автора. Русский историк вынужден был подчеркнуть, что наша страна весьма самобытна и ее не следует мерить мерой Западной Европы. Русь нажила себе собственные нравы и обычаи, которые не хуже чужих. На Западе бытовало совсем не меньше дикости и суеверий, чем в России. Власть пап над императорами и королями, продажа индульгенций, капризная жестокость европейских государей – все эти изъяны оставались неведомы Руси. У нас монархи были гораздо благочестивее, правление их было умеренное, а часто и добродетельное.
Что же касается просвещения, то само по себе оно еще не исправляет нравов, мудро замечал Болтин, но нередко их ухудшает, усиливая корысть, любоначалие и гордость человеческую. Во всяком случае, любая насильственная перемена в народных устоях и образе умствования, если даже она и вызвана благими помыслами улучшить и просветить общество, крайне опасна. К нравам нации следует относиться бережно, предоставляя времени и обстоятельствам их усовершенствовать. Ибо в самобытных нравственных правилах выражается и ими поддерживается духовная энергия и самое физическое здоровье народа. Древняя Русь выработала свою нравственную физиономию, которую не следовало искажать силою, а требовалось сохранять, дополняя общеполезным просвещением. Но поступили наоборот: отчасти по неумеренности власти, отчасти по увлечению общества, заимствовали не столь чужое просвещение, сколь чужие нравы, да еще самые нехорошие, ибо придумали посылать неопытных, неразумных чад русских на выучку за границу. «С тех пор, как юношество свое стали мы посылать в чужие краи, и воспитание их вверять чужестранцам, нравы наши совсем переменилися, – удрученно констатировал Болтин; – с мнимым просвещением насадилися в сердцах наших новые предубеждения, новые страсти, слабости, прихоти, кои предкам нашим были неизвестны: погасла в нас любовь к отечеству, испарилася привязанность к отеческой вере, обычаям и проч.; итак мы старое позабыли, а нового не переняли, и став непохожими на себя, не сделались тем, чем быть желали» 1. (Курсив мой, – Ю. Б.)
В отличие от Щербатова, Болтин не идеализировал Древнюю Русь, не думал воскресить старину и воротить былое. Он считал необходимым уяснить смысл тех жизненных сил, которые определяли своеобразие России, представляли собой источник органических начал русского бытия как в прошлом, так и в настоящем, и, благодаря росту самосознания, способствовать здоровому развитию Отечества.
Замечательным представителем русской мысли второй половины XVIII в. был самобытный религиозный философ Григорий Саввич Сковорода (1722-1794). Он родился в Полтавской губернии в семье казака. С ранних лет Григорий отличался глубокой религиозностью, вдумчивостью и желанием учиться. После окончания Киевской духовной Академии Сковорода путешествует в качестве церковного певчего по восточноевропейским и западным странам, пополняя свое философское образование. Возвратившись в Россию, мыслитель ведет странническую жизнь, не имея постоянного пристанища.
В годы странствования расцветает оригинальное философское творчество Сковороды, выражаемое в произведениях, имеющих форму диалогов. Философские воззрения мыслителя определяются живой христианской верой, которую он стремится прояснить разумом. Сковорода – свободный церковный мыслитель и этим представляет новое явление русской духовной культуры. Как истинный христианин, Сковорода утверждает, что порабощенное рассудком, мертвое сердце препятствует философствованию во Христе. Все философские созерцания мыслителя одухотворены религиозным переживанием высшей духовной реальности, противостоящей обыденному миру. Дух Божий, дух истины открывает нам роковую раздвоенность существования, и человек призван возвыситься над материальной стороной бытия, чтобы соответствовать своей духовной природе. Это не просто осуществить. «О, Отче мой! – восклицает Сковорода. – Трудно вырвать сердце из клейкой стихийности мира!» Но во внутренней свободе от слепой земной силы – залог спасения нашей духовной личности и возвышения ее в тот идеально-духовный мир, который не знает земной раздвоенности. Мыслитель призывает человека оставить «физический гной», то есть привязанность к земной жизни, обреченной на смерть и разложение, и возвыситься к миру нетленному, первоначальному. Не нужно мне природного солнца, отрекается религиозный философ, ибо я иду к солнцу лучшему, насыщающему и услаждающему мою незримую сердечную бездну.
Сковорода народен в своем мировоззрении и языке. Мыслитель обращается к живым, сочным выразительным сравнениям, органически связывая поиск истинной веры и нравственной правды. Богословие, пишет он, есть не что иное, как искоренение злых мыслей [4] . Философ осуждает многочтение и широкие поверхностные знания предпочитает углубленной мудрости. «Много жрать, а мало жевать дурно», – замечает он. Старайся в меру кушать, «не обременяя желудка мыслей наших». «Здоровый и чистый вкус малым доволен, а засоренная глотка без меры и без вкуса жрет». «Ученый премного жрет. Мудрый мало есть со вкусом», – говорит мыслитель, подразумевая отличие мудрости от учености.
Все умосозерцания мыслителя пронизаны идеей двойственности бытия, имеющего в себе духовное, нетленное начало и начало материальное, плотское, тленное. Так же и человек – существо глубоко двойственное. В оболочке смертного человеческого тела живет некий идеальный «истинный человек». По-видимому, Сковорода имеет здесь в виду Сына Божия – Логоса, который индивидуален и всечеловечен, но этот вопрос философ ясно не осмысливает.
Большую роль в мировоззрении Сковороды имеют этически идеи. Но Сковорода не моралист. Он не сводит к этическому плану всю сложность, многоплановость проблем человеческого существования. Для мыслителя играют важную роль творческая свобода, борьба за достоинство человека и спасение своей души. Сковорода мистически поднимается над морализмом, ибо видит, что нравственный путь должен вести к торжеству сокровенной духовной силы, живущей в человеке, которая призвана подчинять себе силы физические. Он приближается к пониманию идеальной личности как конкретного прототипа истинной жизни для каждого человеческого существа. Все страдания и муки человека происходят от того, что он живет противно тому, к чему призван, ради чего создан. Понятие «сродности» Сковорода использует как синоним призванности, полагая, что для нас то благословенно Богом, для чего Бог нас создал. Поэтому необходимо узнать свою «сродность», свое предназначение. Лучше умереть, чем всю жизнь тосковать в несродностях, заключает Сковорода.
Мир иллюзорен, зол, но истинная сущность мира и человека прекрасная, божественна, предназначена к спасению. Отсюда у мыслителя рождается глубокий мистический оптимизм, с иронией относящийся к беспочвенному мирскому оптимизму просветительской эпохи, верящей в знание и разум человеческие.
Г.С.Сковорода – предтеча русской религиозной философии, расцветшей в XIX веке. Сам по себе он стоит еще вне какой-либо определенной философской традиции. Его язык очень необычен, порой малопонятен, но в творчестве Сковороды наша религиозно-философская мысль начинает говорить о природе мира и смысле человеческого существования как мышление глубоко христианское, искреннее, сердечное, чуждое европейскому схоластическому формализму. В лице Сковороды русская христианская мысль начинает критический диалог с веком Просвещения. Идеи XVIII века представляются ей мелкими, суетливыми, пошлыми. Вера в прогресс общества, в благо революционного бунта, во внешнее равенство людей, а также гордыня человеческого рассудка, стремящегося по своим меркам перестроить человеческую жизнь – все это глубоко чуждо мыслителю, ибо в духовном плане ничтожно и лишено подлинного величия. При всем том, Сковорода представляет собой человека новой культуры. Он внутренне очень свободен в своем философском творчестве. Но эта творческая свобода – свобода мудрого, озаренного истинной верой и смиренного перед высшей Правдой разума, а не горделивого самоуверенного рассудка.
Безусловной общей заслугой всех вышеназванных подвижников отечественного культурного самосознания, в какой бы сфере человеческой деятельности они не трудились, явилось то, что они противопоставили пришедшей с Запада атеистической, рационалистической и революционной идеологии Просвещения подлинное просвещение, органически связанное с христианской религией и нравственностью. Дав в сферах военной теории и военного искусства, исторического мышления и философии опыт сочетания принципов православного мировоззрения, творческой свободы духа, трезвости просвещенного ума и чувства национальной самобытности, Суворов, Щербатов, Болтин, Сковорода показали исторический пример избавления от рабской подражательности западным идеологиям всему российскому образованному обществу.
[1] См.: Ильин И.А. Сущность и своеобразие русской культуры // Москва. 1996.№ 6. С. 175.
[2] См.: Ильин И.А. Сущность и своеобразие русской культуры // Москва. 1996. № 6. С. 175.
[3] См.: Мысли о душе. Русская метафизика ХVIII века. СПб.: Наука, 1996. С. 261.
1 Примечания на историю древния и нынешния России г. Леклерка, сочиненные генерал-майором Иваном Болтиным. Т. 1. Печатано в типографии горного училища. 1788. С. 252-253.
[4] См.: Сковорода Г.С. Сочинения в 2-х томах. Т. 1.М.: Мысль. 1973. С. 37.