Возрождение Державы информационно аналитический портал
«Бывает нечто, о чем говорят: смотри, вот это новое;
но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1, 10).
Общественная жизнь людей, как и всякое явление в мире, разнолика и противоречива. Если взять за основу ее понимания разумную суть человека, то «общество» можно определить как рационально организованный способ коллективной жизнедеятельности людей, нацеленный духом сотрудничества на удовлетворение их общих и личных потребностей в утверждении совместного будущего. Сегодня, в первые десятилетия ХХI века, коллективный разум человечества становится все более зыбкой реальностью, все менее ясным путеводителем общественной практики в достижении общего блага.
Главной особенностью современной эпохи истории человечества стал «антропологический кризис», заявивший о себе угрозой самоуничтожения мировой цивилизации в результате природно-экологических или социально-политических катаклизмов. Последним свидетельством глобальной угрозы будущему человечества стал взрыв «международного терроризма», поставивший под сомнение саму идею «человека разумного». Задача определения рациональных ориентиров социальной практики является крайне актуальной и для российского общества, отвергшего в революционных изломах ХХ века исторический опыт сначала царской, потом советской России, а ныне ставшего главным объектом целенаправленного подавления со стороны Западной цивилизации. Для возрождения величия России в реалиях современного мира необходимо восстановить целостность самосознания российского социума в единстве эмоциональных переживаний чувственного опыта, теоретического умозрения интеллекта и практического характера рассудка, укрепить взаимопонимание между главными субъектами социальной жизни – народом, интеллигенцией и государственной властью.
В период социального кризиса и истощения здравого смысла наше мышление волей-неволей вынуждено вернуться к истокам, обратиться к наиболее простым и очевидным фактам совместного бытия, чтобы по их очертаниям наметить наиболее перспективное направление дальнейшего развития коллективной практики. Осмысленная жизнь человека начинается с вопросов, посредством которых он устанавливает необходимую связь с наличной действительностью, с проблемным полем современной общественной пррактики. Для России такими коренными проблемами оказались три вопроса – «Что делать», «Кто виноват» и «Кто мы» в этом мире? Однако, первый вопрос, по оценке В. С. Соловьева, явно говорит о безумии вопрошающего, так как характер дела всегда очевиден для здравого ума, ибо дело есть не что иное как здоровая, цельная жизнь. «Представьте себе, – говорит философ, – толпу людей, слепых, глухих, увечных, бесноватых, и вдруг из этой толпы раздается вопрос: что делать? Единственный разумный здесь ответ: ищите исцеления; пока вы не исцелитесь, для вас нет дел, а пока вы выдаете себя за здоровых, для вас нет исцеления». Поэтому действительное начало русского разума обозначается лишь во втором вопросе – Кто виноват в наших страданиях? Но в этом начале наш разум еще лишен созидательной силы и лишь стремится освободиться от внешней зависимости, пытается понять причины своей деформации. Творческая способность русского ума раскрывается лишь в третьем вопросе – Кто же мы в этом мире? Это и есть наш главный вопрос – в чем состоит идеальный смысл исторического существования России?
Из признания целостным разумом внутренних причин происходящих событий рождается главное требование культуры – Познай самого себя! В русском мире этот категорический призыв идеального существа человека народился в XVIII столетии в сократических размышлениях Гр.Сковороды и распространился в российском интеллектуальном сообществе первой половины ХIХ века благодаря философическим посланиям П. Я. Чаадаева, обозначившим действительный дух русской философии как программы интеллектуального самоопределения России. Можно сказать, что «русская философия» — это «идеальная» проекция русской жизни, вполне разумная концепция первооснов русского мира: российский мыслитель становится «русским философом» лишь тогда, когда своей любовью к мудрости утверждает Правду Русской Земли. Поэтому всякий подлинно русский философ считает своим гражданским и профессиональным долгом дать собственную оценку российской действительности, высказать свое понимание исторической судьбы и конечных задач России в мировом сообществе.
В. С. Соловьев, обобщая главные мысли ХIХ века, видит смысл существования России в утверждении русским народом новой идеи в жизни всего человечества. Поскольку высшее единство всемирной истории собрано в религиозном опыте, постольку «национальная идея» России, считает мыслитель, должна быть наполнена религиозным смыслом, корениться в вечном замысле Бога: «Ибо идея нацииесть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что бог думает о ней в вечности». Истинная национальная идея народов, – подчеркивает он, «есть не что иное как образ их бытия в вечной мысли бога». Следуя духу христианской идеи о единстве бога и человека, нужно признать, что «высший смысл» жизни народов не скрывается от человеческого разумения в потустороннем мире, а управляет земным бытием людей как всеобщий закон их исторической практики. Национальная идея – это высшая цель практических усилий народа, выражающая его духовное единство, представляющая идеальную полноту его жизненных сил и умирающая с их угасанием. «Нация» представляет собой естественноисторическую общность людей, обладающих внутренним духовным единством и целенаправленно развивающих в совместной практической деятельности свою родовую особенность, сознательно утверждающих свою коллективную самобытность в мировом сообществе на основе нравственного идеала. Сущностное сопряжение в деятельности людских масс небесного и земного, вселенского и национального потенциалов получает свое претворение в исторических судьбах народов. Действительный облик «русской идеи» воплощен в русской истории. Чтобы постичь сокровенный смысл Русской идеи, надо осмыслить общий характер русской исторической практики, понять, откуда и куда мы идем. «Великое историческое призвание России, от которого только получают значение и ее ближайшие задачи, есть, — по убеждению В. С. Соловьева, — призвание религиозное в высшем смысле этого слова. Только когда воля и ум людей вступят в общение с вечно и истинно-сущим, тогда только получат свое положительное значение и цену все частные формы и элементы жизни и знания, все они будут необходимыми органами или посредствами одной цельной жизни».
Наиболее общей закономерностью естественного хода исторических событий является циклическое развитие природного существа в противоположных процессах возрастания и убывания его органической целостности. На этом фоне линия жизни России прорисовывается как замкнутый цикл роста и увядания органической системы, укрепления и ослабления социального единства. Процесс восхождения России к мировому величию разворачивается на трех исторических стадиях – Киевской Руси, Московской и Российской империи – как юности, молодости и зрелости общественного организма. Киевская эпоха оформляет эмоциональный облик древнерусской народности, оттачивает ее темперамент. Московский период воспитывает в русском народе терпение и упорство, укрепляет православной верой соборный настрой русской души, закаляет христианской идеей самопожертвования русский характер, возвышает русскую волю к всемирным свершениям. Петербургский этап российской истории совершенствует рационально-правовые устои общественной жизни. Народность, Православие и Самодержавие или, в современной терминологии, «национальность», «соборность», «державность» – таковы идейные основания исторического возвышения России к мировому величию. Киев, Москва и Петербург и являют собой зримые потенциалы Русской идеи.
Переломным событием в судьбе России стало поражение в Крымской войне XIX столетия от объединенных сил Британской, Французской и Османской империй. После этого Россия входит в эпоху старческого ослабления и духовного разложения, в период телесного и нравственного распада. В своем угасании она вновь проходит те же три этапа возвышения, но в обратном порядке и с отрицательным результатом подрыва собственных идейных оснований. Первыми ломаются в ХХ веке самодержавные устои государственного разума, окончательно поверженные революционным напором февраля-октября 1917 года. На советском этапе российской истории воинствующий атеизм коммунистической власти подрывает сакральные основы православно-соборного, коллективистского духа народной жизни, окончательно порушенные разгулом либерально-демократической революции осенью 1991 года. Ныне на фоне «дикой приватизации» общественного достояния разрастается «глобальная культурная революция», призванная заглушить обездушенной механикой социального регламента «естественный» эмоциональный пульс русской души, искоренить «художественно-эстетический» пафос русского темперамента, подавить «искренний» настрой русских чувств.
Вместе с разложением высших потенциалов русской жизни теряют свою первостепенную значимость и публичные центры их общенационального культивирования, то есть Петербург как гранитный бастион русской «державности» и Москва как православная столица русской «соборности». Если в начале ХХ века «северная столица» не смогла отстоять свои ценности, то в конце прошлого столетия Москва добровольно слагает с себя бремя «нравственной столицы» русского мира, отказывается от «патернализма», моральной ответственности за провинции, и перестраивает свои отношения с регионами на основе юридической дифференциации прав метрополии и колоний. Сегодня многоликая, «сто-личная» Москва уже не собирает вокруг себя, не ведет за собой провинции, а лишь управляет ими как внешняя сила: она стала бюрократическим центром власти, разорвав духовные узы с российскими регионами.
Таким образом, единственной духовной опорой современной России остается очень зыбкий психологический настрой русской нации, взращенный естественным чувством красоты, некогда ставшим главным внутренним мотивом выбора русскими своей православной веры. Но сегодня и эта духовная склонность русского мира разрушается «художественным» беспределом главных запевал московского шоу-бизнеса с помощью перманентного глобального сетевого вещания. К тому же и Киев, якобы ответственный (как первая столица Русского мира) за русское единение, оказался на деле вдохновителем кровавого раздела в «отчем доме», подтвердив твердость своего выбора иного пути в мире недавней «оранжевой революцией». В результате Киевского разворота на Запад русский мир оказался на грани полного «духовного распада», нравственного разложения. Его спасение от исторической катастрофы напрямую зависит сегодня от «духовного пробуждения» русских масс к целенаправленному политическому действию, от идейного возрождения «русской воли» в утверждении своего общественного идеала в наличном материале общественной практики.
Возможность «спасения» как самосохранения людьми собственного существа кроется в единстве их деятельных способностей, концентрируется в целостном понимании бытия, раскрывается в целенаправленном претворении народом своей идеальной сути. «Во всех этих определениях, – обозначает Аристотель внутренний корень бытия, – содержится мысль о первой способности. Далее, эти способности означают способности либо вообще делать или претерпевать, либо делать или претерпевать надлежащим образом». В понимании Аристотеля, «суть бытия каждой вещи означает то, что эта вещь есть сама по себе». Рациональная трактовка общественной жизни как реализации разумной сути человека усматривает главную причину народных бедствий в ложных, перевернутых представлениях людей о мире и своем месте в нем, в подмене внутренних оснований внешними факторами, когда воля народов в погоне за иллюзорными благами оборачивается против них самих и становится силой их самоуничтожения. «Сущим, — замечает Стагирит, – называется, с одной стороны, то, что существует как привходящее, с другой – то, что существует само по себе…. Далее, «бытие» и «есть» означают, что нечто истинно, а «небытие» – что оно не истинно, а ложно, одинаково при утверждении и отрицании». Первопричиной русских бед является непоследовательность наших действий, разногласие наших мыслей, их зависимость от внешних сил, лишающих российскую действительность внутренней прочности. Высший принцип бытия, выражающий способность вещей к самосохранению, есть требование непротиворечивости, внутреннего единства их существа: «А именно: невозможно, – по логике Аристотеля, – чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении… Поэтому все, кто приводит доказательство, сводят его к этому положению как последнему: ведь по природе оно начало даже для всех других аксиом».
Коренные противоречия российской действительности были представлены в обнаженном виде переломным событием русской истории – поражением в Крымской войне, обозначившей столкновение России с наиболее мощными державами Запада и Востока, объединившими свои силы для подавления русской воли. В своем существовании между Западом и Востоком Россия оказалась излишним «третьим фактором» всемирной истории, чуждым для обеих крайностей, и по закону «исключения третьего» подверглась их совместному удару с целью устранения ее «неразумного» существа с мировой арены. В этом столкновении для всех открылся внутренний изъян русского мира – противоречие между всесилием власти и бесправием народа, раскол российского общества на европейский, рассудочно-канцелярский характер государственной власти и восточный, традиционный быт народной массы. Символическими ликами этих двух миров и выступают Москва и Петербург – азиатское и европейское, провинциально-народное и всемирно-бюрократическое средоточие российской действительности. Такой культурологический разлом русского мира и стал фатальной «первопричиной» падения императорской России.
Сокрушение в XIX столетии Крымского форпоста православно-нравственного единения Русской земли военной мощью европейско-азиатской экспансии обнажило нравственно-политическую слабость участия русского народа в организации российской державы, в управлении российской действительностью. Поэтому символическое возвращение в XXI веке Крыма как колыбели русского православия в социальное пространство российской державы должно быть подкреплено на практике существенным возрастанием роли русских масс в политическом самоопределении Российской Федерации.
Историческая жизнь России XIX–XXI веков разворачивается как дивергенция ее культурологических оснований, как стремление общества претворить свое будущее на более однородной идейной основе – либо за счет культивирования восточного традиционализма и ограничения западного интеллектуализма, либо путем изживания своих исторических традиций и возвышения западного индивидуализма. Если в начале ХХ века большевистские творцы нового мира модернизировали пути из Европы в Азию, то на исходе того столетия усилиями демократов обновлена была магистраль из Азии в Европу. В советскую эпоху трудового героизма господствовал провинциальный дух московского национального быта, тогда как в нынешнюю либеральную эпоху безудержного космополитизма обожествляется священный лик российской бюрократии: центр власти сегодня вновь сдвинут на северо-запад – и европейский, холодный чиновный Петербург все более подавляет тишиной своего канцелярского регламента будничную разноголосицу азиатской Москвы.
Гибельность для России обеих этих стратегий исторической жизни засвидетельствована сегодня территориальным усыханием русского мира, старением и вымиранием населения, деградацией нравственных устоев общества, погрязшего в коррупции и массовой преступности. Чтобы увидеть общий «итог» наших метаний между Западом и Востоком, между безбрежной свободой и полнейшим бесправием, надо просто внимательнее вглядеться в историческое прошлое России. Наше ближайшее будущее проистекает из давнего русского прошлого: оно представлено, во-первых, смутной эпохой Киевской Руси с ее братоубийственными раздорами и предательствами, завершившимися монгольским погромом, а во-вторых, еще более «темными временами» хазарского плена, когда восточные славяне были несвободны и платили дань правителям Хазарского каганата. Спасение России от этих ужасов собственного безумия состоит в самоидентификации своего творческого начала, в самоопределении идейного замысла своей исторической жизни. Где же хранится творческий дух, живая сила русской земли, способная утвердить разумный образ грядущей России?
Полнейшее равнодушие Киева к русской судьбе, отторжение им «русской идеи» говорит о том, что «матерью городов русских» он стал не по собственной воле, а скорее по недоразумению. Ведь подлинными зачинщиками объединения восточных славян в единое государство были новгородцы, призвавшие к себе варяжских воителей и поддержавшие их в борьбе за присоединение южных земель. Для укрепления власти новгородских князей на южных окраинах и была перенесена их ставка из Великого Новгорода в Киев. Князь Святослав намеревался продвинуть свою ставку еще южнее – на территорию Болгарии. Христианизация Руси стала идеологическим ответом Византии по нейтрализации русского давления на ее земли. Поспешная «христианизация» и обусловила религиозное возвышение Киева над Великом Новгородом – как новой столицы христианской державы над ее прежним языческим центром.
Современная действительность расставляет все по своим местам и указывает на древний Новгород как на истинное начало русского мира, главный корень русской идеи. Великий Новгород – это и есть жизненный исток русской идеи, а вся тысячелетняя история России являет собой лишь реализацию новгородского исторического проекта. Поэтому сегодняшние поражения русской идеи в историческом споре с другими национальными программами означают крушение новгородского эксперимента по объединению восточнославянского мира. Для исправления ситуации Великий Новгород должен вновь осознать свое историческое значение как нравственного начала Русского мира и уяснить нравственную суть своего практического дела, ее достоинства и недостатки. Сегодня русский народ должен возродить свою православную веру, но принять христианскую идею уже не по принуждению, а вполне осмысленно. По мнению Владимира Соловьева, России предстоит «принять второе крещение духом истины и огнем любви». За относительными значениями русской идеи, воплощенными в исторических образах народности, соборности и державности, надо будет увидеть их вечный смысл, найти их безусловное основание, определить истинное лицо русского духа.
Ключевым событием всей русской истории стало легендарное призвание древними новгородцами на княжение варяжских воителей. По-разному оценивают это событие русские философы. Бердяев видит в нем проявление женской слабости русской души, не способной к самоопределению в мире: «В основе русской истории лежит знаменательная легенда о призвании варяг-иностранцев для управления русской землей, так как «земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет». Как характерно это для роковой неспособности и нежелания русского народа самому устраивать порядок в своей земле! Русский народ как будто бы хочет не столько свободного государства, свободы в государстве, сколько свободы от государства, свободы от забот о земном устройстве. Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная и покорная в делах государственных, он всегда ждет жениха, мужа, властелина. Россия – земля покорная, женственная. Пассивная, рецептивная женственность в отношении государственной власти – так характерна для русского народа и для русской истории. Нет пределов смиренному терпению многострадального русского народа. Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне, как жених приходит к невесте. И потому так часто власть производила впечатление иноземной, какого-то немецкого владычества». В. С. Соловьев, напротив, видит здесь не проявление рабской покорности, а претворение высших потенциалов свободного духа новгородцев, отвергших стихийную вольность ради гражданского мира, «когда наши предки, видя недостаточность туземных элементов для организации общественного порядка, по своей доброй воле и по зрелом размышлении призвали к власти скандинавских князей, сказав им достопамятные слова: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами»». Современные уточнения «не скандинавской родословной» варяжских вождей усиливают мнение В.С.Соловьева.
Но думаю, что оба мыслителя, по большому счету, правы в оценке данного события, так как в каждом народном характере присутствуют черты и героизма, и сервилизма – как самовольности, так и подневольности в осуществлении исторического курса. Однако в русской истории эта двойственность, амбивалентность народного духа носит наиболее острый, антиномичный, необъяснимо–загадочный для разума характер. В контексте равномощности в русской ментальности потенциалов креативности и реактивности познающий разум вынужден ограничить свою роль в осмыслении действительности реконструкцией двух моделей вероятного развития событий под доминантным влиянием или одной или же другой возможности. Эти две линии исторической жизни России можно охарактеризовать как идеально-оптимистическую и телесно-реалистическую, возвышенную и приземленную концепции русской общественной практики.
Оптимистический взгляд В. С. Соловьева на начало русской истории представляется более перспективным для будущего России и более соответствующим вечевой вольности древнего Новгорода, призвавшего варягов не от бессилия, а по причине буйного нрава, требующего жесткого его обуздания «варяжской силой». Сегодня свободный дух новгородской воли должен вновь оплодотворить необъятную ширь русской земли, воccтановить нравственное единство «русского мира». Полнота свободы, реализованная новгородцами в самоотрицании стихийной вольности, означает максимальную поляризованность деятельных возможностей русской души. Пределом этих возможностей является противоположность духа и тела: в душах новгородцев постоянно борются влечения к полноте как телесной, так и духовной жизни. В этом противоборстве Великий Новгород являет собой действительную суть не только русской, но и всечеловеческой жизни. На таком предельно широком основании и выстраивается вся история России – ее необъятное «телесное прошлое» и, возможно, столь же безбрежное «одухотворенное будущее», призванное претворить «свободу духа» в созидательном освоении космических просторов Вселенной.
Вся суть тысячелетней истории России связана с максимальным развитием материальных начал жизни, для которых духовная сторона служила лишь вспомогательным средством существования. Культивирование телесных потенциалов народной жизни проявилось в особом почитании ратного дела, в воспевании воинского долга и солдатской доблести как наиболее заметных проявлений духовной стойкости и физической мощи людей. Самым явным свидетельством материального настроя русской души стал культ «земли». Помимо художественных образов, связанных с поклонением Земле как матери-кормилице русского народа, ради которой всякий русский без остатка должен отдать все силы и жизнь, сама действительность преподносит пространственное раздолье «русской земли» как главную ценность русского мира. «Чтобы заставить себя заметить, – констатирует П. Я. Чаадаев, – нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера». В русском мировосприятии не русский народ пользуется землей ради собственной выгоды, но русская земля владеет русской душой во имя претворения божьей правды, ради Святой Руси. Поэтому Землю нельзя продавать, ибо в ней хранится жизненная сила русского народа, ибо она полита пoтом и кровью своих сынов и защитников. Религиозный культ Земли стал важнейшей чертой народного православия, получив олицетворение в образе Богородицы: Земля – это сокровенная правда русской религиозности, истинная церковь русского духа. Земля – это и есть внешний лик («особенная стать») Русской идеи.
Однако приземленная стратегия русской исторической деятельности оказалась бессильной перед интеллектуальным напором современной техногенной цивилизации, впервые показавшей России свою военную мощь в Севастопольском погроме. «Система правительственного материализма, – напоминает В. С. Соловьев, – опиравшаяся исключительно на грубую силу оружия и не ставившая ни во что моральное могущество мысли, …привела уже нас однажды к севастопольскому разгрому». Осознание внутренней слабости прошлой идеологии русской жизни заставляет русских людей направить усилия на всемерное развитие духовного потенциала общества, то есть посвятить свою жизнь интеллектуальному творчеству. «Вся история нового общества, – подчеркивает П. Я. Чаадаев, – происходит на почве убеждений. Значит, это настоящее воспитание. Утвержденное с самого начала на этой основе, новое общество двигалось вперед лишь под влиянием мысли».
Чтобы отстоять свою самобытность в современном мире, Россия должна перейти от материалистической стратегии исторической деятельности к одухотворенной, утвердив дух творчества первоосновой народной жизни. Первородная свобода новгородского духа позволяет в полной мере реализовать и эту идеальную концепцию русской жизни. Символическим орудием саморазвития духа выступает Слово. Поэтому совершенствование Языка становится главной движущей силой духовного возрождения России, прокладывающей русскому народу путь в достойное будущее. «Можно сказать, – обозначает А. Ф. Лосев главную заповедь русского мира, – что без слова и имени нет вообще разумного бытия, разумного проявления бытия, разумной встречи с бытием». На смену культу военной силы должна прийти культура разума, умноженная в своих содержательных возможностях бесконечной «энергийностью» слова, символической емкостью и динамической гибкостью языка. Сущность бытия, в понимании А. Ф. Лосева, «явлена в имени как энергема имени, как смысловая изваянность выражения». Русское Слово – это и есть сокровенная истина русской идеи: «Слово, – по оценке А.Ф.Лосева, – могучий деятель мысли и жизни. Слово поднимает умы и сердца, исцеляя их от спячки и тьмы. Слово двигает народными массами и есть единственная сила там, где, казалось бы, уже нет никаких надежд на новую жизнь».
В свете высшей Истины вновь проступает целостный образ русской идеи, углубляющей свой смысл в скрещениях относительных и абсолютных потенциалов жизни, в сочетаниях российской народности и Свободы, православной церковности и русской Земли, всемирной державности и вселенского Слова. Единство этих идейных корней русской жизни питается христианским духом всемирной Любви. «Русская идея, исторический долг России, – убеждает В. С. Соловьев, – требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа и обращения всех наших национальных дарований… на окончательное осуществление социальной троицы, где каждое из трех главных органических единств, церковь, государство и общество, безусловно свободно и державно… Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы – вот в чем русская идея». Ведущая роль в этом восстановлении принадлежит Слову как вселенскому символу одухотворенного будущего человечества, как творческому началу совместной деятельности людей, определяющему их духовное преображение.
Однако представленная радужная картина духовного преображения России основана на оценке В. С. Соловьевым истории призвания варягов древними новгородцами как выражении свободного духа наших предков, на логике самоотрицания природного естества русского мира, на его способности в корне переродиться, отвергнув свою прежнюю идеологию приземленного быта во имя торжества полноты духовной, творческой свободы. Но возможна и другая логика, обозначенная мнением Н. А. Бердяева о начальном событии русской истории как выражении слабости русской души в самоорганизации исторической деятельности. В данной трактовке историческая жизнь России оказывается результатом внешних влияний – варяжско-скандинавских и византийских, монгольских и польских, шведских и немецких, французских и английских. В рамках этой реактивной модели русской истории наше будущее будет определяться главными императивами внешних сил, глобальными потенциалами Запада и Востока. Эта логика внешней предопределенности русской исторической практики как реакции на факторы внешней среды может быть побеждена русским самосознанием лишь тогда, когда сама внешняя среда утратит устойчивость, безусловность своих императивов. Начало XXI века, озаренное сполохами новой Мировой войны и концептуально осмысленное в геополитической логике «столкновения цивилизаций», однозначно говорит о распаде внешних детерминант русской исторической практики. Судя по началу XXI века, его историей будет военное столкновение социальных сил Востока и Запада, Юга и Севера, лишенных однозначного перевеса своих разрушительных способностей, когда технологическая мощь Запада наталкивается на нравственную самоотверженность южных народов, а монолитная сплоченность Востока не может подавить силу воли народов Севера. В крайнем случае, Россия сегодня всегда способна отмахнуться от всех своих внешних врагов «ядерной дубинкой», вполне оправданной по отношению к самым назойливым соседям, не понимающих разумных призывов к примирению (Строев С.А. Итоги 2015: Внешнеполитическая агония РФ // Русская Правда. 03.02. 2016). Не внешние «угрозы», а внутренние «слабости» являются главной российской бедой, сгубившей 25 лет назад СССР.
В условиях глобального противоборства мировых сил российское общество поставлено историей перед жесткой необходимостью – или самоопределиться на внутренних, идеальных основаниях, или же сгинуть в борьбе за чужие интересы. Можно сказать, что ныне лишь внутренний императив «народной воли» должен управлять кораблем российской державы, определяя своим выбором ее историческую судьбу. Куда же направляет эта воля российский государственный корабль? В начале ХХ века революционные силы общества в поисках райской земли всеобщего равенства и братства направили государственное судно России к берегам Восточного мира. В конце того же столетия часть российской команды вновь взбунтовалась и взяла курс в поисках свободы на Запад. Но сегодня «конфликт цивилизаций» делает различия Запада и Востока в равной мере призрачными ориентирами. Это означает, что противоположные силы Запада и Востока смыкаются на общем основании, оказываются выражением одной и той же ложной сути. Как социалисты-революционеры начала ХХ столетия, так и либеральные контрреволюционеры начала XXI века исповедуют одну и ту же доктрину внешнего принуждения российской народной массы, то есть руководствуются в общественной практике принципом ее внешнего ограничения, отрицания роли интеллектуального творчества народных масс, их способности к духовному преображению. Однако способность к такому «преображению» всегда присутствует в душе каждого «человека разумного» и определяется его личным нравственным настроем.
Развитие России в условиях утраты внешних ориентиров и значительным ослаблением традиционных духовных ценностей будет определяться максимальным расщеплением общественных сил, углублением расслоения в обществе, отчаянным противоборством корпоративных и национальных, социально-классовых и местных интересов. Насилие, захлестнувшее Россию в конце ХХ века, – это общий вывод мировой истории, ее действительно «всеобщий потенциал»: этот всплеск насилия в российском социуме еще не достиг своего апогея, сдерживаемый традиционной косностью русской народной массы. Однако русская традиция уже утратила свою былую прочность, историческую инертность, разрушена мутными потоками информационной и культурной революции. Поэтому можно ожидать в российской действительности ХХI века дальнейшего обострения всех социальных противоречий и прежде всего прямого столкновения официальной государственной власти, связанной в основном с внешней политикой, и неофициальной власти криминальных сил, определяющих содержание внутренней политики, подчинивших своей воле бытовую сферу народной жизни. Поскольку из-за столкновения цивилизаций позитивные внешние ориентиры российской жизни утрачены, постольку на передний план в деятельности официальной власти выдвинутся по причине ее реактивной зависимости чисто негативные функции подавления «противозаконной стихии», то есть борьба с «преступными сообществами». Государство и Криминалитет – вот главные сценаристы российской исторической драмы начала XXI века. И победа в этом споре двух сценариев общественной жизни будет определяться симпатиями зрительской публики, поддержкой народной массы в выборе основных персонажей современного политического театра.
На фоне разгорающейся ныне в России тотальной войны за власть между миром чиновников и криминальным сообществом перед российской публикой открываются две равновероятные перспективы: 1) криминализации общества как поглощения национальной традиции практикой преступного мира, основанной на насилии и обмане; 2) интеллектуализации общества как наполнения социальных отношений императивами творчества, утверждающими взаимопонимание и сотрудничество между людьми. Какая же перспектива в большей степени соответствует логике наличной действительности? Эта действительность определяется прежде всего душевным настроем русской народной массы. А эта масса за последние 25 лет подверглась неслыханному надругательству и унижению со стороны официальной власти. Из всех народов постсоветской России лишь русский народ оказался лишенным какой-либо государственно-территориальной автономии, особых политических институтов национального самоопределения, обязанных легитимными средствами защищать его экономические и социальные, политические и культурные интересы. А народ «без государственного устройства, – по словам Гегеля, – (нация как таковая) не имеет, собственно, никакой истории, подобно народам, существовавшим еще до образования государства, и тем, которые еще и поныне существуют в качестве диких наций». В этих условиях русская народная масса, лишенная легальных средств политического самовыражения своих интересов, просто силой обстоятельств загоняется в широкие объятия криминальной братии, принуждается к поиску союзников и защитников своих интересов в криминальной среде. В данной проекции всемирной русской идеей может оказаться в XXI веке старая идея «всеобщей анархии», то есть утверждения криминального закона «войны всех против всех». Ведь главная наша мысль в мировой истории, напоминает россиянам современный исследователь Богданов В. А, представлена известным «тезисом «Анархия – мать порядка». В данной области на приоритет претендует Россия, хотя и немецкая мысль участвовала в становлении анархических концепций». Таким образом, наше седое прошлое возвращается к нам, вновь указывая, как и тысячу лет назад, на духовную неустроенность русской земли, вновь печалясь о русской судьбе: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами».
Опасность дальнейшей криминализации российского общества, помноженная на на провокационные действия наших «друзей» из Северо-Атлантического военно-политического блока, требуют как от народных масс, так и государственного аппарата предельной концентрации интеллектуальных и моральных ресурсов в духовном самоопределении российской исторической жизни. Практическим инициатором этой духовной инициативы по консолидации российского социума должна выступить Русская православная церковь Московского патриархата, призвав руководство других традиционных религиозных сообществ России в лице ислама и буддизма, иудаизма и старообрядчества к разработке концепции нравственной консолидации российского населения. Эта консолидация обеспечит духовную стабилизацию российского социума в условиях нарастающей военной угрозы нашему будущему со стороны Запаного альянса и безбрежного разрастания пожара гражданской войны среди народов южной цивилизации.
Однако для выживания страны в условиях глобализации мирового социума одной нравственной стабильности недостаточно: необходим творческий импульс в оплодотворении общественной практики интеллектуальной силой в созидании новых форм социального единения гражданских масс, в определении магистральных путей всемирного будущее человечства, в пробуждении передовой научно-технической мысли России. Согласовать неизменные нравственные каноны религиозной веры и интеллектуальные открытия научной мысли призвана национальная философия как идейное, вербально-символическое средоточие духовной целостности человеческого существа, выражающее его высшие творческие способности. Философия не является «абстрактно-логической сущностью» народной жизни, а выступает максимально полным выражением ее творческих потенциалов, представляющим среду вербального межличностного общения гражданских масс: полнозвучие русского слова – вот субстанциональная основа общероссийской гражданской мысли, концентрирующейся в идеальных смыслах русской философии. Важнейшей практической предпосылкой нравственного влияния русской философии на ход исторического развития российского социума является социально-политическое самоопределение «русской воли» в рамках Русской национально-государственной автономии в составе Российской Федерации. Чем быстрее русководство страны уяснит эту простую мысль, тем продуктивнее пойдет процесс самоочищения российского государственного аппарата от «коррупционной заразы» криминального подкупа. Власть мирового Криминала или Русское духовное возрождение – вот две альтернативы российского будущего в XXI веке.
Гореликов Л.А. – д.ф.н., профессор,
академик Ноосферной общественной академии наук