Главная / Русская идея / Иван Солоневич: Россия является страной, которая сохранила своё национальное существование благодаря монархии

Иван Солоневич: Россия является страной, которая сохранила своё национальное существование благодаря монархии

И.Л. Солоневич

И.Л. Солоневич

Всё в мире познаётся сравнением и только им одним. Для того, чтобы сделать сравнение наиболее ясным и ярким, нужно, по мере возможности, сравнивать наиболее крайние противоположности. В большой мировой истории нет более крайних противоположностей, чем история России и США.

США являются наиболее республиканской страной в мире, страной, которая основала свою национальную самобытность на революционном восстании против английской монархии. Россия является страной, которая сохранила своё национальное существование благодаря монархии. Россия — страна, которая вела наибольшее в истории человечества количество войн. США — страна, которая вела наименьшее количество войн. Все основные наши войны были войнами оборонительными, хотя были и войны чисто наступательные. США является страной, которая вела исключительно наступательные войны, начиная от завоевания голландской колонии Новые Нидерланды английским десантом — что положило начало англо-саксонскому преобладанию в Северной Америке, и кончая участием США во Второй мировой войне…

Американцы вели чисто наступательные и завоевательные войны против испанцев и французов, против Мексики и Испании и, наконец, против индейских аборигенов страны, которые были почти начисто истреблены и остатки которых ещё до сих пор находятся под контролем правительственных чиновников и прав гражданства, собственно, лишены. Ещё сто лет тому назад на юге и западе СШАправительство платило за скальп взрослого индейца пять долларов, за скальп женщины и ребёнка по три и два доллара.

Приблизительно в то же время завоёванные кавказцы — Лианозовы, Манташевы, Гукасовы — делали свои миллионы на «русской нефти», из русских — не сделал никто. Завоёванный князь Лорис-Меликов был премьер-министром, а Гончаров во «фрегат Паллада» повествует о том, как в борьбе против «спаивания туземцев» русское правительство совершенно запретило продажу всяких спиртных напитков к востоку от Иркутска, — и для русских в том числе. Всё это никак не похоже на политику «национальных меньшинств» в США и Канаде, в Конго или на Борнео. Всё это никак не похоже и на политику Англии в Ирландии, или Швеции в Финляндии. Англия, завоевав Ирландию, ограбила ирландцев до нитки, превратив всё население страны в полубатраков. Швеция, завоевав Финляндию, захватила там для своей аристократии огромные земельные богатства, и против этой аристократии финское крестьянство вело свои знаменитые «дубинные войны».

Россия отвоевала от Швеции Прибалтику и Финляндию, не ограбила решительно никого, оставила и в Прибалтике, и в Финляндии их старое законодательство, администрацию и даже аристократию — прибалтийские немцы стояли у русского Престола, и генерал Маннергейм был генерал-адъютантом Его Величества.

Наши оборонительные войны были безмерно тяжки. Американские наступательные войны были чем-то вроде наших черемисских войн или похода Ермака Тимофеевича: в основном это были войны с дикарями. Но это всё-таки были войны и уж никак не оборонительные.

С начала семнадцатого века и по нашу пору, то есть в продолжение примерно трёхсот лет, попав в исключительно благоприятные условия, американцы «делали доллары», но, кроме долларов, они не сделали ничего. Им не мешал никто. Мы за это же время пережили, если не считать Смутного времени, а до него сожжения Москвы Девлет-Гиреем (1571) — такие блага мира и свободы:

  • Войну с Польшей за Смоленск, Полоцк и Псков, а не за Варшаву или Краков;
  • Войну со Швецией, которая была разбита у Полтавы, а не у Стокгольма;
  • Войну с Францией, которая была решена у Бородина и Березины, а не у Нанси или Парижа;
  • Крымскую войну, которая велась в Крыму, а не в Нормандии;
  • Германское нашествие 1914-1918 г.г.;

Чисто завоевательные войны вела, конечно, и Россия. Как вели их и все в истории человечества нации. Ни при каком усилии воображения и демагогии нельзя всё-таки утверждать, что англо-бурская война была чисто оборонительной и что Марокко или Индо-Китай явились результатом чисто демократических мероприятий республиканской Франции. Завоевательные войны вела и Россия. На западе эти войны были, собственно, только стратегической обороной. И если русское общественное сознание всегда считало ошибкой разделы Польши (идея раздела существовала и в старой Москве, но старая Москва хотела только возврата русских земель и не хотела раздела Польши), то даже и русская общественная мысль как-то не отметила одного обстоятельства: начиная от Болеслава Смелого, захватившего Киев в начале тринадцатого века, кончая таким же захватом того же Киева Иосифом Пилсудским в начале двадцатого, — через Смоленск, Псков, Полоцк и Москву Польша семьсот лет подряд разбивала себе голову о Россию. И, разбивши окончательно, плакалась всему миру на русский империализм.

Чисто завоевательные войны Россия вела исключительно на востоке. Поход Ермака Тимофеевича был, конечно, завоевательным походом — такого же типа, каким занималась английская «Компания Гудзонова пролива». Завоевание Сибири автоматически вовлекло нас в завоевательную войну с Японией — в эту войну Япония, а не Россия, находилась в оборонительном положении. Для Сибири был необходим выход к Тихому океану. Для Японии никак не было нужно, чтобы Россия охватила её полукольцом — от Сахалина до Ляо-дуна. России был нужен выход к океану, перенаселённой Японии нужна была опора на материке…

Нам пришлось решать силой и татарское иго, и 700-летние польские интервенции и стасорокалетнюю блокаду России со стороны Польши, Швеции и Ливонского Ордена (1551-1703) — блокаду сознательную и планомерную, сознательно и планомерно отрезывавшую Россию от всякого соприкосновения с Западом. Пришлось силой ликвидировать блокаду России на берегах Чёрного моря, блокаду, длившуюся триста сорок лет (1475-1812) и дополненную работорговыми налётами крымчаков на русскую землю. Нам пришлось всё той же силой решать и вопрос об обоих германских нашествиях.

Ничего подобного этому в истории США и в помине не было. Но что сделали бы США, если бы гавань Сан-Франциско была в японских руках, Нью-Йорка — в голландских и Нью-Орлеана — в испанских?

В последнее столетие существования Московского Царства, Россия, при среднем населении в пять миллионов человек, держала в среднем в мирное время под оружием армию в двести тысяч бойцов, то есть около 4 % всего населения страны, около 8 % всего мужского населения страны и около четверти всего взрослого мужского населения страны. Переведём этот процент на язык современности. Для США это означало бы постоянную, кадровую армию в составе около шести миллионов. Это — в мирное время, а мирные времена были для Москвы, да и для Петербурга, только исключениями. Армия предвоенного времени в три миллиона кажется США уже почти невыносимым бременем. Что было бы, если бы США были бы вынуждены содержать шестимиллионную армию всё время и пятнадцатимиллионную почти всё время? Что осталось бы от американских свобод и от американского богатства? Если перевести исторические данные русских условий на язык американской современности, то они означали бы вот что:

В целях сохранения не только «национальной независимости», но и личного бытия каждого человека, в борьбе против работорговых нашествий, страна вынуждена держать под оружием в среднем десять миллионов человек. Этих людей нужно вооружать, одевать и кормить. Для этого нужен аппарат, который реализовал бы воинскую повинность в любом её варианте и собирал бы налоги — тоже в любом варианте. Для всего этого необходима сильная и централизованная государственная власть. Эта власть ещё более необходима для ведения войны вообще, а в войнах не на жизнь, а на смерть — отсутствие этой власти означало бы гибель. Помимо всяких иных соображений (есть и иные соображения) весь ход истории России вёл страну к созданию той формы власти, которая на русском языке называется «самодержавием» и для которой адекватного иностранного термина нет.

Весь ход исторического развития США — в модернизованной форме повторяет нравы первых поселенцев и последних скваттеров и траперов Дальнего Запада, где неограниченность всяких свобод сталкивалась только с судом Линча. И первые поселенцы Северной Америки и её последние «пионеры» воевали только за «расширение территории». Россия воевала, главным образом, за своё физическое существование и как нации и, просто, как суммы «физических лиц».

Американским поселенцам пришлось бороться с дикими и разрозненными племенами индейцев, нам пришлось ломать такие «самые современные» в каждую данную эпоху завоевательные машины, как татарские, польские, наполеоновские или гитлеровские орды. Мы лили и лили — и кровь и деньги. Америка сберегала и то и другое. У нас выросла некоторая гипертрофия государственной дисциплины, в США — гипертрофированное чувство свободы, и сейчас сказывающееся в остром нежелании взять на себя какую бы то ни было ответственность за что бы то ни было в мире.

В результате тысячелетнего процесса расширения России и четырёхсотлетнего процесса расширения США, обе нации оказались обладательницами совершенно разных территорий.

Территория США охраняется от всякого нашествия двумя океанами. Она представляет собою опрокинутый треугольник Миссисипи — Миссури со всеми его притоками. США не имеют ни одной замерзающей гавани. Их северная граница имеет среднюю температуру Киевской губернии. Их естественные богатства огромны и расположены в самых старых областях страны.

Россия ни от каких нашествий не охранена ничем. Её реки упираются или в Ледовитый океан, или в Каспийский тупик или в днепровские пороги. Россия не имеет, собственно, ни одной незамерзающей гавани — единственное государство мира, отрезанное от морей не только географией и историей, но даже и климатом. Замерзающие реки и моря заставляли русский торговый флот бездействовать в течение трёх-шести месяцев в году — и одно это уже ставило наш морской и речной транспорт в чрезвычайно невыгодные условия по сравнению со всеми остальными странами мира.

Половина территории России (48%) находится в области вечной мерзлоты. Естественные богатства России, как и её реки, расположены, так сказать, издевательски: в центре страны нет вообще ничего. Там, где есть уголь, — нет руды и где есть руда — нет угля. В Кривом Роге есть руда, но нет угля, в Донбассе есть уголь, но нет руды. На Урале есть руда, но нет угля, в Кузбассе есть уголь, но нет руды. Пока Урал работал на древесном угле, Россия вывозила лучшее в мире железо. Когда истребление лесов и прогресс техники потребовали соседства угля и руды, то русская промышленность оказалась в заколдованном кругу.

Для того, чтобы «освободить» Донбасс, нужно было покончить с кочевниками. Когда с ними было покончено, — нужны были железные дороги, чтобы возить — руду в Донбасс, или уголь — в Кривой Рог. Для железных дорог нужно железо. Для железа нужны железные дороги. Эта проблема и до сих пор не решенаэкономически: да, можно возить руду с Урала в Кузбасс и — встречными маршрутами — уголь из Кузбасса на Урал — но сколько это стоит?!

Золото и нефть, уголь и руда разбросаны по окраинам страны. В её центре нет, собственно, ничего. В Германии, Англии и США всё это расположено и в центрах и рядом. Рур, Пенсильвания, Бирмингэм. Для транспорта всего этого имеются незамерзающие реки и незамерзающие порты. Есть, конечно, и незамерзающая земля: строительный сезон в средней Германии равен десяти месяцам в году, а в Южной России — пяти-шести месяцам, и в северной — только трём. Советы пытались удлинить этот сезон так называемыми «тепляками», дощатыми футлярами над строящимися зданиями. Технически это оказалось выполнимо. Экономически это оказалось не под силу. И даже в нашем сельском хозяйстве, традиционном промысле Святой Руси, не всё обстоит благополучно: чернозём страдает от засухи, достаточное количество влаги получает только северный суглинок. Отсюда ещё одно парадоксальное обстоятельство: на нашем тощем севере сельское хозяйство оказывается рентабельнее, чем на нашем жирном юге.

Исходное ядро русской государственности выросло в географических условиях, которые не давали абсолютно никаких предпосылок для какого бы то ни было роста. Москва не имела никаких «естественных богатств», если не считать леса, который давал пушнину и в котором можно было кое-как спрятаться от татарских орд. Как торговый пункт, любой пункт нашей территории, в какой можно, закрыв глаза, ткнуть пальцем — был если и не лучше, то и никак не хуже Москвы — Новгород, Киев, Вильна или Галич. Все они были ближе к культурным центрам тогдашнего мира, все они, кроме Киева, были вдали от татарских нашествий, Новгород и Киев занимали узловые пункты водного транспорта, Галич располагал богатейшими соляными копями, Москва не имела даже и пахотной земли: хлеб доставлялся из-за Оки, из «Дикого поля», уже совершенно открытого кочевым набегам.

История США повествует о благоговейном изумлении, которое охватывало первых переселенцев в Северную Америку. Джон Смис писал: «Никогда ещё и небо и земля не были так согласны в создании места для человеческого жительства». Действительно: мягкий климат, плодородная земля, обилие леса и дичи, незамерзающее море с обилием рыбы, возможность почти любой сельскохозяйственной культуры умеренного климата. Лесные промыслы, которые давали сырьё для судостроения, гавани, которые обеспечивали этому судостроению и материальную и транспортную базу, — и никаких нашествий: индейцы без боя отступали вглубь страны, поставляя оттуда меха для дальнейшего товарооборота. Это была, действительно, «Господа Бога собственная страна». Что было в Москве? Тощий суглинок, маленькая Москва-река, суровый климат, ближайшие моря отрезаны со всех сторон, и из-за Оки, с «Дикого поля» — непрерывная всегдашняя, — вечно нависающая угроза смертоносного татарского набега.

Если в Северной Америке «небо и земля», действительно, как будто сговорились в «создании места для человеческого жительства», то в России и небо и земля, и климат и география, и история и политика как будто сговорились, чтобы поставить народ в казалось бы совершенно безвыходное положение: а ну-ка, попробуйте!

И вот, в результате диаметрально противоположных геополитических предпосылок выросли два и одинаковых и неодинаковых государства современного мира. Они приблизительно одинаковы по силе — на стороне САСШ имеется колоссальное материальное преимущество, на стороне России — такое же психическое. Но если диаметрально противоположные геополитические предпосылки создали два разных, но всё-таки сильнейших государства последнего столетия, то совершенно ясно, что решение вопроса лежит не в геополитике, а в психологии, то есть, не в материи, а в духе.

Если этот процесс преодоления материи — духом, организацией, государственными дарованиями, боеспособностью и прочим свести в самый краткий обзор, то этот обзор будет иметь такой вид:

Ядро русской государственности к концу пятнадцатого столетия имело около двух миллионов населения и около пятидесяти тысяч кв. километров территории. Оно было расположено в самом глухом углу тогдашнего мира, было изолировано от всех культурных центров, но открыто всем нашествиям с севера (шведы), с запада (Польша), с востока и юга (татары и турки). Эти нашествия систематически, в среднем приблизительно раз в пятьдесят лет, сжигали на своём пути всё, в том числе и столицу. Оно не имело никаких сырьевых ресурсов, кроме леса и мехов, даже и хлеба своего не хватало. Оно владело истоками рек, которые никуда не вели, не имело доступа ни к одному морю, если не считать Белого, и по всем геополитическим предпосылкам не имелоникаких шансов сохранить своё государственное бытие. В течение приблизительно четырёхсот лет это «ядро» расширило свою территорию приблизительно в четыреста раз — от 50.000 до 20.000.000 кв. километров.

В течение этих четырёхсот-пятисот лет это ядро вело необычайные по своей длительности и напряжённости войны и за своё государственное бытие и за личное бытие его граждан. Наши основные войны — со Швецией, Польшей, татарами и турками — длились веками, это были войны на измор. Или войны на выносливость. Все эти войны кончились переходом всех наших противников на самые задворки современного человечества. И, если в 1480 году население Царства Московского составляло около шести процентов населения Австрии, Англии, Германии, Испании, Италии и Франции, вместе взятых, то перед Первой мировой войной Российская Империя имела около 190 миллионов населения, из них около 130 миллионов русского, против 260 миллионов населения перечисленных шести великих держав Европы — вместе взятых.

Без революции 1917 года население Российской Империи превышало бы население этих держав. Государственная организация Великого Княжества Московского, Царства Московского и Империи Российской всегда превышала организацию всех своих конкурентов, противников и врагов — иначе ни Великое Княжество, ни Царство, ни Империя не смогли бы выдержать этой борьбы не на жизнь, а на смерть. Все наши неудачи и провалы наступали именно тогда, когда нашу организационную систему мы подменяли чьей-либо иной. Неудачи и провалы выправлялись тогда, когда мы снова возвращались к нашей организации.

Точкой, в которой концентрировались и кристаллизировались все организационные данные русского народа и русской государственности, была русская монархия. И — будет и в дальнейшем.

Иван Солоневич, «Народная монархия», 1951 год.