Возрождение Державы информационно аналитический портал
Преобразования Петра I, демонстративно порывавшего со многими основополагающими представлениями московской православно-государственной культуры, ополчавшегося против отеческой старины, порой намеренно оскорблявшего религиозные чувства подданных и возлагавшего на них новое бремя принудительного труда, не могли не породить в стране широкого движения духовной оппозиции. Противоцерковная деятельность Петра, свирепые казни стрельцов, кощунственные выходки «Всешутейшего и всепьянейшего собора», снятие колоколов, для изготовление из них пушек, давали основание повсеместному осуждению деятельности царя. Между ним и последним патриархом Адрианом возникло глубокое отчуждение. Вначале патриарх резко осуждал государя за вводимые насилием новшества, затем попытался заступиться за жизнь опальных стрельцов. Первоиерарх пришел в пыточный застенок в патриаршем облачении с иконой Пресвятой Богородицы, но был грубо изгнан царем и с того момента перестал подавать осуждающий голос к неудовольствию народа.
После смерти патриарха голос в защиту гонимой веры и основанного на ней традиционного русского миросозерцания возвышал местоблюститель патриаршего престола митрополит Рязанский Стефан Яворский и святой Димитрий Ростовский. Последний, признавая пользу некоторых преобразований монарха, решительно осуждал антиправославные царские распоряжения. В частности, когда был издан указ о несоблюдении постов в полках и один солдат был судим за нежелание нарушить пост, святитель произнес слово о двух пирах – Иродовом и Христовом [1]. В числе противников реформы был М.П. Абрамов – директор типографии, близкий к самому царю. Он увидел в реформе дело, опасное православной вере, сдружился с противниками преобразований и подверг последние критике. За это его заточали в монастырь, ссылали в острог, но он продолжал говорить то, что думал и закончил жизнь в одном из отделений тайной полиции.
Сочинения, обличавшие неправославную власть, во множестве исходили из монастырей, как всегда являвшихся оплотами русского православия. Стремясь прекратить поток этой письменной критики, Петр в 1701 г. издал распоряжение, предусматривающее изъятие у иноков письменных принадлежностей, выдачу их в особых случаях и использование под контролем монастырского начальства. В распоряжении говорилось: «Монахи в кельях никаковых писем писати власти не имеют, чернил и бумаги в кельях имети да не будут, но в трапезе определенное место для писания будет – и то с позволения начального» [2].
Для полицейского преследования противников преобразований была создана тайная полиция – Преображенский приказ, собиравший сведения о народной молве в адрес преобразователя. Рассматривая бумаги этого приказа, В.О.Ключевский отмечает, что в народной среде были широко распространены две оппозиционные петровскому царствованию легенды. Первая гласила, что Петр есть не законный православный государь, а немец-самозванец. Вторая называла царя антихристом. Книгописец Григорий Талицкий написал в 1700 г. «тетрадки», где говорилось о пришествии антихриста в мир. По вычислениям выходило, что антихрист есть Петр. «Тетрадки» были встречены с сочувствием в среде народа и высшего духовенства. Талицкий был схвачен и сожжен вместе с его сподвижником.
Убеждения, что Петр – антихрист крепко держалось в среде старообрядцев. В старообрядческом толковании Апокалипсиса антихрист изображен в лице Петра, а антихристово воинство представлено солдатами в военной форме Петровского образца. В одном старообрядческом сочинении, созданном неизвестным автором около 1710 г., Петр характеризуется как «зверь двоеголовый», поскольку он и царь, и глава Церкви [3].
На фоне предпринимаемого государством ослабления Православия в первой четверти XVIII в. наблюдалось явное усиление католических и протестантских влияний в церковном и общественном сознании. Состав высшего духовенства при Петре во вторую половину его царствования, то есть после 1700 года, определялся уроженцами юга России. Почти все епископские кафедры занимали малороссы, так как великороссам Петр не доверял. Иерархи-малороссы авторитета на севере не имели, корней в населении у них не было и они отличались польско-католическим оттенком религиозного сознания. При расхождении с Петром их нетрудно было нейтрализовать, ибо они были чужаками в Великороссии. Отсюда становится понятным усиление католических влияний в русской духовной культуре, особенно сильно дающих о себе знать в сфере церковной школы.
Типичным представителем католических влияний на русской почве в этот период являлся Стефан Яворский (1658 –1722). Он прошел выучку в Киево-Могилянской академии, затем в иезуитских коллегиях. За границей Стефан преподавал риторику, стал профессором философии и богословия. Вернувшись в Киев, отрекся от католицизма, принял монашество и был поставлен Петром местоблюстителем патриаршего престола. Вскоре Стефан разошелся с царем во взглядах, ибо подвергал критике насаждение фискалов (доносчиков), намекал в своих проповедях на неприличное поведение самого Петра и сочувствовал царевичу Алексею. Стефан написал богословский трактат «Камень веры», направленный против протестантизма, где разум подчинял вере, а философию – богословию. Под влиянием Феофана Прокоповича и Татищева «Камень веры» не был разрешен к печати.
В своих проповедях Стефан Яворский проявлял черты, напоминающие образованного католического пастыря, а именно – приверженность изысканным по форме ученым размышлениям, со смесью цитат из древних и новых мыслителей и всякого рода анекдотов. Стефан, как проповедник, позволял себе сочувствовать тяжелому положению народа, хотя и восхвалял Петра за его неутомимые труды на пользу государству.
Самым крупным церковным деятелем и мыслителем петровской эпохи был Феофан Прокопович (1681–1736), который проводил протестантские влияния на церковную и государственную жизнь. Феофан родился в Киеве в купеческой семье. По окончании философского курса Киевской Духовной академии продолжил образование в Польше и Риме. После возвращения в Киев преподавал там в Духовной академии риторику, богословие, философию. Потом перебрался в Москву и стал активным помощником Петра в деле проведения церковной реформы по протестантскому образцу, составив «Духовный регламент», а в 1721 – 1736 гг. возглавляя Святейший Синод.
Согласно выразительной характеристике о. Георгия Флоровского, Феофан принадлежал к протестантской схоластике XVII-го века и его сочинения вполне умещаются в истории немецкого реформированного богословия. «Не будь на Феофановых “трактатах” имени русского епископа, – писал Флоровский, – их автора всего естественнее было бы угадывать в среде профессоров какого-нибудь протестантского богословского факультета. Все здесь пронизано западным духом, воздухом Реформации. Это чувствуется во всем, – в привычках мысли, в выборе слов. Перед нами даже не западник, но попросту западный человек, иностранец… На православный мир он смотрел со стороны. И воображал его себе, как сколок с Рима. Православной жизни он просто не чувствовал… В системе Феофана, строго говоря, нет учения о Церкви. Феофан не чувствует, не замечает мистической реальности Церкви. Для него это слово только некий союз христианской взаимопомощи и единомыслия» [4].
Феофан Прокопович, борясь с католическими влияниями на русской почве, проводил протестантские идеи, с учетом желания Петра сделать религию служанкой государства. Многочисленные проповеди этого пастыря посвящены восхвалению деяний царя-преобразователя как просветителя и благоустроителя России. В этих проповедях Феофан противопоставляет старую и новую Россию, изображая первую как непросвещенную грубую страну, а последнюю восхваляя за научные и технические достижения.
Чем была Россия прежде и что есть она ныне?, спрашивал, к примеру, Феофан в одной из своих речей. Ныне вместо грубых селений – дивные вертограды, новые крепости, новые должности и учреждения. Уже и свободные учения процветают, арифметические, геометрические и прочие философские искусства. Уже пишутся книги политические, уже умножаются хитрости архитектурные. Создан флот. И все благодаря мудрости монарха, который получил Россию деревянную, а сотворил Россию златую.
В какой цене мы прежде были у иноземных народов? У политических мнились варварами, у мудрых – невеждами, у хищных желанной добычей и ото всех были поругаемы. Это было ложное мнение, и Россия изобличала его оружием, но не до конца и не совершенно, ибо оружием только страх делается в народах, а честь и любовь им не покупается. Ныне же храбростью, любомудрием, правдолюбием, исправлением и обучением Отечества не себе только, но и всему российскому народу сделал благо пресветлый наш монарх. Его теперь не только не стыдятся европейские коронованные главы, но идут на союз с Петром и переменили мнение о нас, увидев Россию светлую, красивую, сильную, другом любимую, врагам страшную [5].
Исходя из протестантской концепции главенства государства над Церковью, Феофан постоянно подчеркивал необходимость безусловной власти царя над всеми сословиями, в том числе сословием духовным. Священство и монашество, проповедовал Феофан, также должны быть подчинены царской власти и отрицать это – значит следовать «папёжному» духу, не ведающему, что священство есть иное дело, иной чин в народе, но не иное государство [6].
Однако, при всей своей протестантской ориентации, Прокопович не был чужд традиционному русскому мессианизму. В одной из своих проповедей, произнесенной в день святого равноапостольного князя Владимира, он говорил, что русские обладают особым промыслительно предопределенным служением и им «удвояется блаженство» – по вере «яко роду православному», и по национальному предназначению «яко роду российскому» [7].
Для проповеднического стиля Феофана была характерна философски просвещенная, рассудительная манера. Он любил обращаться к рассмотрению различных воззрений на вопрос, обсуждать идеи языческих мыслителей. Например, в слове на погребение государыни царевны и великие княгини Екатерины Иоанновны, произнесенной 14 июня 1734 г., он предпринял размышление о различных точках зрения на смерть, присущих стоикам, эпикурейцам, магометанам и христианам.
Стоики, полагая, что смерть есть избавление от страданий и несчастий, не отдают отчета в ее смысле, а значит и в смысле жизни. Но лучше вообще не рождаться и не жить, нежели бессмысленно жить и бессмысленно умирать, полагал Прокопович.
Епикурейцы попросту призывают наслаждаться жизнью, не веря в Бога, в бессмертие души и не задумываясь о смерти. Но разве можно не верить в Бога и бессмертие и получать удовольствие от земной жизни, обреченной на уничтожение? – удивлялся Феофан.
Магометане, равно как иудеи и язычники, наивно верят в какие-то сказки и басни о загробном мире, в котором умершие наслаждаются прекрасной едой и всеми радостями, присущими земной жизни. Эти мечты Феофан считает материалистическими проекциями и напоминает, что реальность смерти сурова и жестока, ибо она ведет нас в неизведанный мир, разлучает с ближними и любимыми. Проповедник напоминает, что только Бог может нас спасти, исцелить от смерти, и только христианам, верящим в воскресение Христа, доступно сознание вечной жизни в нематериальном теле. Ссылаясь на учение ап. Павла, Феофан говорит о наличии у человека не только материального, но и духовного тела – «нерукотворной храмины» – тела сильного и славного, не подверженного болезням, недугам, несчастиям. Именно желание небесного тела не только прогоняет страх смерти, но и вызывает стремление к иному миру, стремление покинуть этот мир благим образом, через покаяние и святую исповедь, открывающих путь в Царство Небесное.
На примере публицистических и религиозно-философских проповедей Феофана Прокоповича мы видим нарастание умственных интересов в сфере религиозного сознания людей петровской эпохи. Влияние западной интеллектуальной культуры и потребность в просвещении России способствовали пробуждению тяги к религиозной философии и к выявлению культурно-исторического смысла петровских реформ. Феофан как мыслитель и наиболее образованный человек тогдашнего русского общества, при всем своем отходе от Православия, являлся деятелем, способствовавшим включению теоретической мысли в религиозное сознание, развитию богословских и философских элементов в церковной жизни, обращению религиозного сознания к проблемам государственности и культуры.
В петровскую эпоху начинает формироваться в России и раннее просветительское мировоззрение, которое, не порывая еще с религиозным сознанием, стремится во главу человеческого бытия поставить разум и науку. Видным представителем этого течения являлся Василий Никитич Татищев (1686 – 1750) – мыслитель, ученый и общественный деятель первой половины XVIII в. Помещик, аристократ, офицер русской армии, дипломат – он был типичным представителем новой России. Петр назначил его начальником Горного округа на Урале, где Татищев развернул бурную деятельность по изысканию месторождений, строительству заводов, организации школ горнозаводских мастеров. В 1745 г. он был необоснованно обвинен в должностных преступлениях и в последние годы жизни находился под следствием.
Татищев был широко мыслившим историком. Главный труд свой жизни – «Историю Российскую…» в пяти томах – он написал на основе многих исторических документов, впоследствии утраченных, так что этот труд стал бесценным источником для последующих историков. В области философских воззрений Татищев склонялся к утилитаризму и умеренному рационализму. То есть на первое место ставил критерии практической пользы и научного просвещения, однако не доходил до отрицания ценности религиозной веры. Мыслитель учил о необходимости жить в согласии с «естественными законами» самосохранения, благополучия и пользы. Добродетель, на его взгляд. – разумное удовлетворение потребностей. В основе морали он видел любовь к самому себе, и полагал, что истинное благополучие достигается благодаря «разумному самолюбию». Татищев оспаривал крайности материализма и мистического идеализма, считая, что «человек от Бога составлен или создан из двух весьма различных свойств, действительного и страдательного, вечного и временного, совершенного и несовершенного, т.е. души и тела, из которого жизнь его состоит и все деяния происходят» [8].
Татищев стремился развести компетенцию Церкви и науки. Церковь, на его взгляд, должна решать предельные вопросы о происхождении мира, человека и смысле человеческого существования. Наука и светская философия – исследовать природные процессы, задачи земной жизни человека и общества. Наука и философия призваны изучать главным образом телесное бытие, богословие же – душу, духовные процессы.
Свои воззрения на человеческое познание и существование Татищев изложил в «Разговоре о пользе наук и училищ», который написан в форме диалога двух приятелей. В этом произведении автор указывал, что человеческий разум не может сложиться без научения и что «наука главная есть, чтоб человек мог себя познать». Татищев полагал, что знание добра и зла внутренне присуще человеку. Через это внутреннее знание человек постигает всемогущество и власть Божию [9]. Состав человека мыслитель сводил к тройственности духа, души и тела, где дух и душа вечные начала, а тело –временное. Душа определяется духом, как ее первичным свойством. Дух не имеет тела или частей, поэтому душа едина, нераздельна и бессмертна. Душа имеет ум и волю или хотение. Тело же – пять чувств. Ум имеет четыре силы: понимание или понятие, память, смысл, суждение.
Рассматривая развитие человеческого общества, Татищев интересовался главным образом прогрессом знания, развивающимся от магии и колдовства к философии и науке. Первый возраст человечества Татищев называл младенческим и связывал с дописьменным периодом истории. Второй возраст определял, начиная от изобретения письменности и кончая пришествием Христа. Третий возраст – от пришествия Христа до книгопечатания [10].
Как видим, Христос в этой периодизации – только перевалочный пункт между изобретением письменности и книгопечатанием. Но, в отличие от более поздних просветителей, Татищев не противопоставляет религию науке, не отрицает первую с позиций второй, а пытается согласовать их. Размышляя над вопросом: вредны ли науки для веры?, Татищев полагает, что вредна не всякая наука и философия, а та только, которая отвращает от Бога. Все учения о переселении душ, о мировой душе, куда возвращается наша душа после смерти, т.е. все учения, отрицающее воскресение личности – безусловно вредны.
Интересовал Татищева и вопрос об отношении веры и общественной жизни, который он ставил так: вредна ли для государства разность вер? Где две сильные веры соперничают, полагал мыслитель, там есть опасность для крепости государства, а где три или более – там этой опасности нет. Склоняясь к признанию правомерности многообразия религиозных мнений в обществе, Татищев указывал, что опасно не столько разномыслие, сколько отсутствие добрых законов, способных предотвращать распри между людьми, тогда разность вер не нанесет вреда государству [11].
Петровская эпоха была отмечена расширением просвещения в среде простого народа и появлением первых ученых выходцев из крестьянства. Именно таковым являлся Иван Тихонович Посошков (1652 –1726), происходивший из семьи зажиточного крестьянина-ремесленника подмосковного села Покровское. Иван был обучен ремеслу, монетному, пушкарному и строительному делу. Посошков имел личную аудиенцию у Петра I и стал членом его «ученой дружины».
Иван Тихонович был мыслителем – самородком. Он написал целый ряд проектов и трудов социально-экономического, религиозного и этического характера. В 1708 г. им было написано большое сочинение против старообрядцев и лютеран «Зерцало очевидное», в 1719 г. закончен трактат «Завещание отеческое», а в 1724 г. – знаменитая «Книга о скудости и богатстве». В августе 1725 г. Посошков был арестован и заключен в Петропавловскую крепость по не вполне ясным причинам. 1 февраля 1726 г. в возрасте 74 лет мыслитель-самородок скончался в заключении.
Мировоззрение Посошкова поражает высоким для того времени и для выходца из простого народа теоретическим уровнем. В «Книге о скудости и богатстве» мыслитель поднимает важнейшие проблемы экономического и социологического плана, обдумывает целый комплекс вопросов военно-технического развития России. Производство и торговлю он считает жизненным нервом государства, придавая большое значение исследованию и освоению российских природных богатств. Важную роль Посошков отводил развитию внешней торговли, советуя вывозить не сырье, а продукты производства, ввозить же не предметы потребления, а новейшее оборудование. Повышение уровня грамотности народа Посошков признавал важнейшим условием экономического развития страны, являясь сторонником принудительного начального образования народа.
Посошков был верноподданным монархической власти, с которой связывал сверхклассовую природу российского государства, призванного, на его взгляд, быть государством всеобщего блага. Все сословия, по Посошкову, должны служить «царскому интересу». Царь же призван быть царем всего народа, блюстителем социальной справедливости.
Большой и живой интерес испытывал Посошков к религиозным вопросам. Он был горячим сторонником Русской православной Церкви, ее единства и целостности. Еретические движения рассматривались им как разрушители истинной веры, нравственного благочестия, духовного единства русского народа и государства. Поэтому Посошков выступал в качестве непримиримого противника всякого рода ересей и расколов. В его мировоззрении органически соединялись ценности православной веры и просвещения, свидетельствуя о нравственном здоровье и трезвомыслии, присущих развитому человеку из народа.
Но эпоха петровских преобразований, способствовавшая ослаблению авторитета традиционной веры, а также распространению в среде дворянства и горожан научных знаний, характеризовалась и ростом антирелигиозного критицизма. Не случайно в первой половине XVIII в. можно увидеть дальнейшее развитие еретических идей, восходящих к ересям XIV–XVI вв., отрицавших учение Церкви и стремившихся противопоставить христианству иное мировоззрение.
Одним из очагов последнего в рассматриваемый период являлся кружок Дмитрия Евдокимовича Тверитинова (Дерюжкина). Годы жизни этого человека неизвестны. Историки полагают, что он был стрелецким сыном, пришедшим с тремя двоюродными братьями в столицу из Твери, искать применения своим силам и способностям [12]. Попав в столицу, братья разбрелись в разные стороны. Причем Дмитрий с двоюродным братом направился в Немецкую слободу. Известно, что в 1692 г. Дмитрий начал обучаться лекарскому делу, которое тогда осваивали с цирюльничества, то есть брадобрития и кровопускания, и, кроме того, с изучения латинского языка. Способный ученик быстро освоил анатомию, медицину и открыл в Москве собственную медицинскую практику. Пациентами способного врача были весьма высокопоставленные люди. В 1700 г. Дмитрий Евдокимович женился, но семейная жизнь не мешала ему много читать, в том числе книги Ветхого и Нового завета. К самостоятельному изучению Библии Тверитинова подтолкнули беседы с коллегами лютеранского вероисповедания. Но вскоре русский вольнодумец разошелся во мнениях и с протестантами. Тверитинов вообще стал отрицать истинность религиозной веры и учить о ложности всего учения Церкви. На основании собственного рассудочного толкования христианства он отрицал божественное происхождение Христа, авторитет церковного предания, учение отцов Церкви, решения Вселенских соборов, культ святых, церковные таинства, чудотворную силу икон. В таинстве причастия он видел простой обман, ибо не верил в мистическое превращение хлеба и вина в Плоть и Кровь Христову. А в почитании креста Тверитинов прямолинейно, не веруя в воскресение и не понимая двойственного смысла креста, обнаруживал нелепость, ибо, на его взгляд, крест являлся всего лишь орудием убийства. Еретик нашел заинтересованных слушателей, а затем и единомышленников. В кружок вольнодумца вошли выходец из чиновничества Михаил Косой, студент философского класса Московской Славяно-греко-латинской академии Иван Максимов, а наиболее преданным последователем Тверитинова стал цирюльник Фома Иванов, двоюродный брат Дмитрия Евдокимовича.
Тверитинов не сторонился общения и с духовными лицами, он иногда посещал церковь, только причастия не принимал. Около года вольнодумец вел мировоззренческий спор с преподавателем философии и префектом Славяно-греко-латинской академии Стефаном Прибыловичем, причем Тверитинову удалось даже кое в чем поколебать православные убеждения оппонента. Присутствовал при спорах иеромонах Гавриил, а ученый архимандрит Феофилакт Лопатинский был о них хорошо осведомлен. Тверитинов, судя по всему, не особенно скрывал своих убеждений. Разным людям, в том числе духовного звания, он давал свои книги и позволял переписывать рукописи собственных сочинений. При этом особенно популярны рассуждения Тверитинова стали среди представителей московского посада. Здесь основными слушателями вольномыслящего врача были купцы, торговцы иконного и овощного ряда, мастера, лекари, садовники.
Первым был уличен в ереси церковными властями Иван Максимов. Префект Славяно-греко-латинской академии донес о его вольнодумстве митр. Стефану Яворскому и тот распорядился начать допрос обвиняемого. Максимов дал показания против Тверитинова и Михаила Косого. Последние отправились в столицу, жаловаться на несправедливые гонения со стороны митрополита Стефана. Поскольку у последнего было много противников в Петербурге, царь Петр дал указание принять от подозреваемых в ереси отречение от всяких еретических взглядов и воссоединить с Православием. Но Стефан Яворский ослушался приказа царя и заточил вольнодумцев в монастырь. Дело Тверитинова и других еретиков затянулось. Самый упорный еретик Фома Иванов, находясь в Чудовом монастыре, оскорбил образ Алексея Чудотворца и был сожжен в срубе по приказу царя. Но остальных еретиков Петр в конце концов приказал разослать по архиерейским домам для служения и исправления. В 1718 г. раскаявшийся Тверитинов получил прощение, а в 1723 г. Синод воссоединил его с Православием. Так закончилась история кружка московских вольнодумцев.
Обзор мировоззренческих течений эпохи петровских преобразований свидетельствует, что русское общество в тот период переживало сложный процесс ломки старой московской идеологи, секуляризации сознания, стремительного расширения умственного кругозора, роста образованности и влияния западных идей. Все эти сложные факторы культурного развития России приводили в переоценке вековых традиций, рождали новые мировоззренческие уклады и массу болезненных конфликтов в сознании современников. Тем самым обострялась задача связи новых явлений общественно-государственной жизни с традиционной религиозно-нравственной культурой русского народа.
[1] См.: Серафим (Соболев), архиеп. Русская идеология. СПб., 1992. С. 18.
[2] Скабичевский А.М. Очерки по истории русской цензуры. СПб., 1892. С. 4.
[3] Смирнов П.С. Взгляд раскола на переживаемое время в первой четверти XVIII века // Христианское чтение. 1909. Май.
[4] Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С.92.
[5] См.: Самарин Ю. Стефан Яворский и Феофан Прокопович как проповедники. М.,1844. С.168.
[6] См.: Там же. С. 190.
[7] Прокопович Феофан. Слова и речи. Часть III. СПб., 1765. С.336.
[8] Татищев В.Н. Разговор о пользе наук и училищ. М., 1887. С. 6, примеч. I.
[9] Там же. С.3
[10] Там же. С.45.
[11] Там же.С.72.
[12] См.: Буганов В.И., Богданов А.П. Бунтари и правдоискатели в русской православной церкви. М.: Политиздат, 1991.С.385-465.